Яд древней богини

Мавра Ильинична закашлялась. Григорий подал ей лекарство, на нем лица не было.

- Тебе плохо, мама, - зашептал горячо. - Ты бредишь. Поспи лучше.

- Скоро я усну надолго, а перед тем все рассказать хочу, душу освободить. Ты не бойся… слушай. В ту же ночь еще одна женщина рожала… больная она была, и умерла при родах. Сердце остановилось. Ребенок остался живой, мальчик. В то время в больнице врачей не хватало, роды в экстренных случаях принимали по очереди две акушерки: Катерина и другая, постарше. Кардиолог, которого вызвали к больной женщине, ничем не смог помочь и вернулся к себе в отделение. В суматохе вряд ли он запомнил пол ребенка. В родильном отделении остались только полуглухая санитарка и мы с Катериной. Призвала я ее к себе, припугнула своими чарами, намекнула на смерть жениха… и потребовала поменять детей: мальчика умершей женщины отдать мне, а девочку - ее родственникам. Никто не мог узнать про подмену - та роженица так и не успела увидеть своего ребенка, а муж не ожидал скорых родов, привез ее и ушел домой.

- Как же ты решилась на такое, мама? - ужаснулся Ершов.

Мавра Ильинична разразилась спазматическим кашлем. Приступ закончился, и она продолжала.

- Решилась вот… Не все ты в состоянии понять, сынок, да и не надо тебе отягощать душу темным, смутным. В жизни все взаимосвязано - прошлое с настоящим и даже с будущим. Впрочем, я не о том говорю… мне торопиться надо, скоро уже… Из городка мне пришлось уехать, чтобы оторваться от слухов, сплетен и пересудов. Да и дети будут расти… может появиться сходство, вызвать опасное любопытство. И вообще… хотелось быть подальше от всего, что пришлось пережить. Я думала, если отдам девочку, то как бы выйду из круга зла. Ну, не выдержала, следила издалека за ее судьбой. Катерина тоже уехала - не только потому, что невольно погубила бывшего возлюбленного, но и из-за ужасного своего поступка. Она, как и я, питала надежду все забыть. Это - мой второй грех, за который незамедлительно наступила расплата. Я привязалась к чужому ребенку, прикипела сердцем… души в нем не чаяла, а мальчик-то оказался хворый, в мать. Уж как я его лелеяла, дышать на него боялась, все свое знахарское искусство применяла, а он… умер. Знала ведь, понимала, что он обречен… потому что занял ее место. Я должна была…

Язык и губы Мавры онемели, она едва могла говорить, надолго останавливалась, но, приходя в себя, продолжала:

- Имя той… умершей женщины… Галина Сереброва, а девочку… назвали Карина, «дорогая»: с намеком - дескать, дорогой ценой на свет появилась. Супруг Галины второй раз женился, я узнавала. Они сейчас в Москве живут, Серебровы. Карина красавица выросла - в меня и в отца. Демьян в молодости удивительно хорош собой был, настоящий принц! Прогнала я его навсегда, хоть и любила без памяти. Он же подсобил Карине невольно! Впрочем, какая она Карина… у нее магическое имя есть… из тьмы веков… тайное…

Дальше умирающая будто провалилась в беспамятство и забормотала такое, что у Григория волосы дыбом встали - он и крестился, и свечки церковные жег, и ладан курил… а все равно жуть брала. Ближе к полуночи Мавра очнулась, посмотрела на приемного сына мутными глазами, поманила пальцем… Наклонился он к самым ее посиневшим губам.

- Позвала она меня… ответа потре-бовала… каждую ночь явля-лась… Пришлось встре… встретиться, поведать все, как было, - прохрипела больная. - Тогда я и вина… вы… вы-пила… не хотела, а противиться сил не было. Знала… чем ко… кон-чится… Пыта-лась беду… о-отвести, да не смо… не смог-ла. Я… за-кон пре-ступи-ла. Не от руки до… доче-ри умираю… от руки са-мой богини Гулы. Там… - указала она перстом под подушку. - Возь-ми… Бой-ся ее… Гри… Гри-ша, остере-гай-ся…

Дрожащей рукой Григорий полез под подушку, на которой лежала голова Мавры, нащупал свернутую трубочкой бумажку, вытащил, прочитал адрес на Осташковской улице.

Так и рассказал все сыщику, стараясь не упустить ни одной детали.

- Зачем же вы статью в газету написали? - удивился тот, выслушав.

- Испугался… что она и меня отыщет! Очень испугался. А так, думаю, газета ей в руки попадется, и поймет она - никто ни о чем не догадывается. То есть я не догадываюсь, не знаю ничего. Никакой предсмертной исповеди слыхом не слыхивал! А потом… почувствовал я странное, неодолимое влечение к ней. Дай, думаю, хоть одним глазком гляну, какая она… пришелица из мрака и тьмы. Мысль эта буравила меня днем и ночью, съедая мозг. Вам не передать! Она и сейчас…

Ершов вздрогнул, поежился и оглянулся, как будто бы кто-то невидимый мог сидеть в машине позади него. Приглушенный смешок почудился ему.

- Вы… слышали? - вскинул он на Всеслава шальные, горячечные глаза.

- Воображение разыгралось? - через силу улыбнулся сыщик. - Давай, братец, возвращайся в свою редакцию. Недосуг мне тут с тобой болтать всякую чепуху!

- Полагаете, это чепуха? - затравленно озирался по сторонам журналист. - Дай-то бог! Она, получается, умерла? Не-е-ет… - поднял он вверх указательный палец. - Вы не понимаете. Никто не понимает!