Яд древней богини

За день до того, как Ему приехать, меня начинало лихорадить, сон пропадал, сознание мое заполняли видения нашей встречи - тем более мучительной, чем ласковее Он обращался со мной. Я жаждала Его ласк… но не таких. О, нет! Лежа без сна на горячей от моего жара постели, я представляла страстные поцелуи и объятия - совсем не те, какие Он дарил мне. Я доводила себя до исступления, до полного истощения - когда Он появлялся, проводила время рядом с Ним будто в бреду, в горячке - и заболевала, едва Он уезжал. Неделя недомогания была мне обеспечена.

Стараясь отвлечься, я углублялась в книги «из второго ряда», повествующие о странных, необъяснимых вещах. Они изобиловали недосказанным - для многих, но не для меня. Достаточно было малейшего намека, крохотной детали, и полная картина разворачивалась в моем воображении, как цветок распускается в лучах солнца.

Я взрослела, и взрослели мои помыслы. У меня не было надежды соединиться с Ним, я обрекала себя на одиночество своей любовью. Мое будущее представлялось мне пыткой - когда изможденный пустыней странник привязан к раскаленному столбу, а на расстоянии вытянутой руки перед ним плещется прозрачная, холодная вода… но руки его связаны крепкими, неразрывными путами. Он не может дотянуться до спасительной влаги, а жар все нарастает…

Если бы я не подозревала об избавлении - ужасном и неизбежном, то не выдержала бы и дня. Но все должно будет кончиться… Это понимание придавало мне сил жить, лелеять безумную мысль - а вдруг? Разве не совершается невозможное? Разве не исчезают раз от разу с небес солнце и луна во время затмения? Разве не поворачивается вспять всесильное время, когда его умоляет об этом любовь? Разве не замедляется ход светил? И разве не сопутствует безумцам свет звезд, когда все покрывается мраком ночи?

Увы, мрак ночи мне отныне стал милее белого дня. Только ночами, зарывшись лицом в подушку, грезила я своими болезненными снами.

Днем же, не зная, чем занять себя, я стала воплощать описанное в книгах «из второго ряда». Удивительно, что они вызывали интерес только у меня. Жизнь шла своим чередом - в трехмерном мире, и завлекала меня в катакомбы четвертого. Словно я шла одновременно по двум дорогам - наверху, вместе со всеми, и внизу, во мраке, таящем в себе причудливые, загадочные видения сверхчувственного бытия. Я ощущала себя жрицей культа, более древнего, чем библейские сказания… когда я носила золотую маску собаки. Я владела искусством, которое впоследствии стало привилегией царей и сильных мира сего. Я осознала, что и в нынешнем мире оно найдет себе применение. Таким образом, я сумею соединить мои катакомбы с поверхностью земли, то есть с реальным миром. Переходя туда и обратно, я сохраню себя и свой рассудок от разрушительного влияния разъединенности во времени и пространстве.

При этом состоянии раздвоенности, сумеречного существования мне удавалось вводить в заблуждение как моих воспитательниц, так, отчасти, и Его, не говоря уже о сверстниках, товарищах моей юности. Я старалась не слишком выделяться в своем окружении, быть похожей на остальных. Копировать их. Так хамелеон в целях безопасности приобретает окраску среды обитания.

***

Я называю это «римскими снами», когда, засыпая, оказываюсь на площади, вымощенной плитами из цветного мрамора…

Мне снится одно и то же - я не помню, как оказалась здесь… ступаю в легких сандалиях по гладким плитам, иду мимо бронзовой конной статуи какого-то из императоров. Пахнет апельсиновыми деревьями… легкий ветерок овевает мою стройную фигуру. Я направляюсь к атрию - внутреннему дворику, посреди которого журчит фонтан.

Солнце опустилось за вершину холма. Лиловое небо отражается в воде, на дне фонтана причудливо сплетаются свет и тени. Я сажусь на мраморную скамейку, мысли мечутся в поисках выхода. Агриппины, моей высокой покровительницы, уже нет в живых. Теперь за меня заступаться некому.

Смутно припоминаю, что помогла Агриппине сначала разбогатеть, а потом… шаг за шагом идти к своей цели. Пассиен Крисп, один из мужей Агриппины, оставил ей в наследство большое состояние.

Покровительница была обязана мне всем, чего достигла. Но отдать долги не успела. Многие меня боятся. Многие меня ищут, готовые вступить в тайный сговор. Сын Агриппины подарил мне богатое поместье - многие догадываются, за что. Закрывшись в своих дворцах и виллах, они трепещут… Кое-кто разыскивает меня, чтобы убить, избавиться от своего страха. Особенно сейчас, когда пошатнулись незыблемые устои, и дыхание смерти доносится из лагеря преторианцев. Сын Агриппины уповает на милость богов и на то, что я оставила ему в золотом ларчике. На крышке заветного ларца барельеф - голова собаки. Это мой «знак». Зачем я пожертвовала своим ларцом, по которому меня без труда опознают? Нельзя допустить, чтобы он попал в чужие руки. Но как мне вернуть его? Сына Агриппины уже ничто не спасет, тогда как я еще могла бы успеть скрыться.