Яд ее поцелуя (СИ)

И сама она красива. Тёмно-каштановые локоны по плечам, карие глаза, прехорошенькое личико и милая родинка над верхней губой, увидишь и всенепременно запомнишь. Воздушное алое платье более мягкого оттенка, чем предпочитала госпожа Илзе, и не столь роскошно, но Эпифании подходило идеально. Со слов госпожи Илзе Ирис поняла, что гостья человек, не змеелюдка, и невысокого положения, а значит, не так уж сильно от неё, Ирис, отличается, однако отчего-то мало общего она между ними находила. Эпифания гляделась утончённой столичной красавицей, очаровательной и немного порывистой, в то время как Ирис обычная простушка из далёкого северного края, где большинство жителей столицу отродясь не видывали и вряд ли когда-нибудь увидят.

Но делать нечего, коли позвали, надо остаться и вести беседу с гостями, какие бы чувства те ни вызывали. Не может Ирис вечно в спальне Ива укрываться и беспокойным духом по дому бродить, опасаясь лишний раз выглянуть за пределы ограды.

Она и сама не могла сказать в точности, чего именно ждала от этой жизни, переменившейся так внезапно. Весь дом, от молоденькой девчонки, служившей помощницей кухарки, до пожилой бабушки Ива, знал, что они с Ивом спят, не таясь, в одной комнате, и никто не смотрел на них — или только на Ирис — с осуждением. Не презирали её, не шептались за спиной, не говорили за глаза, что нечестивой беспутнице не место среди доброго богонравного люда. Ив своё слово держал и даже не намекал, что, мол, на мягкой перине спится куда слаще, нежели на узкой жестковатой кушетке. Они по-прежнему только обнимались и целовались и то чаще за пределами дома, чем в спальне, словно Ив опасался, что при такой близости к кровати поцелуями дело не кончится. А может, и впрямь опасался.

Зато Ирис больше не боялась госпожи Илзе. С первой встречи она казалась такой надменной, холодной и чем-то похожей на незаконного Рейни — тот тоже порой вроде смотрел прямо на Ирис, а вроде и мимо, словно она пустое место, хуже нищенки какой, внимания благородных не стоящей. Теперь же только с госпожой Илзе Ирис могла разговаривать, не подбирая слов и не пытаясь по глазам, жестам и интонациям угадать, что хочет сказать собеседник. Госпожа Илзе отвечала на её вопросы, разъясняла то одно, то другое, помогала в изучении здешнего языка, не повышала голос и не гневалась, если Ирис ошибалась или сразу не получалось. И за новой одеждой Ирис ездила с ней, потому как Ив, разумеется, не имел ни малейшего представления, где лучше приобретать женские платья и всё необходимое. Они-то и ту подарочную шляпу купили вместе, когда бродили по базару, и Ирис глянулась эта шляпка среди прочего многообразия головных уборов, выставленных на прилавке и полочках под полосатым навесом. И по женской нужде Ирис обращалась к Илзе, ведь не объясняться же, в самом деле, знаками с прислугой в надежде, что те сразу смекнут, что вдруг потребовалось этой странной молодой госпоже. И дело для Ирис Илзе нашла: попросила помочь с камнями, которые привозились в дом целыми ларцами, рассортировать, поискать искру силы. Если найдёшь, отложить в один ларец, если нет — в другой. Камни с искрой отправятся к артефакторам, пустышки станут украшениями, резными фигурками и многим другим, о чём Ирис раньше не подозревала. Думала, драгоценные камни и драгоценные, есть дорогие, есть более дешёвые и последние кроме украшений идут на артефакты. А тут вон сколько всего ещё. Искать искру оказалось нетрудно, Илзе всё подробно объяснила и Ирис была ей благодарна за возможность чем-то заниматься. Ив, правда, удивлялся, зачем это Ирис, а она всё пыталась растолковать ему, что не привыкла день-деньской бездельем маяться.

Дома всё было иначе.

Но дом, родной дом, нынче далеко, и она сама выбрала другой, отказалась от отчего крова.

Жаль, с мамой Ива не случилось того же взаимопонимания, как с госпожой Илзе. Госпожа Озара совершенно не понимала девушку, которую её сыну вздумалось привести в их дом, а Ирис не хватало ни знаний, ни ловкости, чтобы научиться ладить с матерью возлюбленного. Вот она-то наверняка Ирис презирала, просто не демонстрировала открыто. Она никогда не обращалась к девушке, когда им случалось ужинать всем вместе за одним столом, не просила сестру перевести фразу-другую для Ирис и избегала сталкиваться с ней в коридорах, а если уйти от встречи возможности решительно не было, то почти на неё и не глядела. Конечно, госпожа Озара и с незаконным Рейни мало разговаривала, но всякому понятно, что возлюбленный сестры и возлюбленная сына, да ещё неподходящего положения и происхождения, — две разные величины.

Беседа с Эпифанией текла худо-бедно, не слишком увлекательная, но Ирис старалась. Держала бокал, как держала его госпожа Илзе, брала сладостей понемножку, не накидываясь, словно голодная, вежливо улыбалась и смотрела на Эпифанию так, как должна смотреть радушная хозяйка на желанных гостей. По крайней мере, надеялась, что в её взгляде читаются именно радушие и сдержанный интерес.