Яд минувшего

– Ты прав, – алат вытащил и открыл флягу. Похоже, это означало доверие и готовность говорить без обиняков. – Живи!

– Живи? – если б можно было такое приказать, если б можно было такой приказ исполнить… – Почему я?

– Говорят так у нас. Что-то не о том ты подумал.

– Друг у меня сегодня погиб.

И никакие победы и никакие трупы мерзавцев и дураков этого не изменят. Дыра в сердце – она и есть дыра в сердце, а сердце у человека большое, больше смерти. Вот та и отгрызает от него куски, а ты встаешь и идешь дальше; что ж, и он пойдет.

– Звали-то его как? Погибшего твоего?

– Арно.

– Тогда дважды тебе жить, за себя и за Арно, и четырежды радоваться. Чтоб все сделал и все взял, что на двоих было отмерено. Бери, тюрегвизе ее зовут. Слышал про такую?

– Теперь слышу.

Если выпить, и впрямь станет легче, только к рассвету вернутся дальние разъезды и будет нужно думать, решать, приказывать… Даже не отдай Манрик командование сам, после сегодняшнего Вторая Южная себе всадника выбрала.

– Бери.

– Не сейчас, но жить я буду.

Жить он будет, и жить долго; он привыкнет и к тюрегвизе, и к победам. Генерал, маршал, Первый маршал, регент Талига не проиграет ни единого сражения, перевернув само представление о войне, найдет и соратников, и побратима, и даже любовь. Таких баловней судьбы, как Алонсо Алва, Золотые Земли, по всеобщему мнению, еще не рождали, хотя наверняка случались люди и счастливее, просто они жили и умирали безвестными. Им не доводилось водить армии, давить мятежи, хоронить друзей, хватать за горло подонков, взнуздывать ворвавшийся в сердце холод. Среди тех, кому выпало именно это, Алонсо и впрямь останется редким счастливцем, но в ветреную осеннюю ночь на берегах Каделы он своего будущего еще не знал, не мог знать.

Вместо эпилога