Яд со взбитыми сливками

Амалия Викторовна трясущимися пальцами жала и жала на кнопку отбоя, но сегодня все было против нее, даже этот дурацкий кусок пластика. А может, это она сама, психанув, даванула что-то не то, и из трубки продолжал капать гугнеж подчиненной.

Отшвырнув телефон в сторону, особь выбежала из кабинета и направилась на этаж, где находилась комната нужных ей воспитанников.

Вот здесь как раз было совсем не пусто. Этаж гудел, словно растревоженный улей, воспитатели загоняли детей в комнаты, но те снова и снова просачивались обратно, возбужденно сверкая глазами и переговариваясь.

Ведь такого в их детском доме еще не было! Сашку Смирнова похитили инопланетяне!

А как по-другому объяснить все это? У воспиталок глаза вытаращенные, Викуська совсем сбрендила, стоит вон, тупо лыбится и в мобилу бухтит без конца, физрук с Маратиком носятся по этажам и обыскивают все закоулки, охрана оцепила дом по периметру. Интересно как!

О, Мамалия прибежала!

Одного взгляда на дежурного воспитателя было достаточно, чтобы понять — от этого объекта адекватной реакции в ближайшее время добиться будет трудно. Федоренкова досадливо поморщилась и огляделась по сторонам. Никого из основного состава команды, одни сменные.

Кто-то робко подергал за юбку. Амалия Викторовна опустила взгляд и, в темпе затолкав злобный оскал в… Нет, там оскал выглядел бы совсем уж сюрреалистично — анус с зубами! Затолкала, в общем, и, присев на корточки, ласково заворковала:

— Доброе утро, Гошенька. Я жду, жду вас с Сашей у себя в кабинете, а вас все нет и нет. Или ты уже не хочешь в домик у моря? Решил с нами остаться? Я тронута, конечно, но твои будущие мама с папой очень расстроятся.

— Ой, Амалия Викторовна, тут такое! — Гошин подбородок испуганно дрожал, и без того большие почти черные глаза заняли, казалось, пол-лица. — Тут вообще жуть какая-то случилась!

— Ты не волнуйся, малыш, — душистая ладонь нежно погладила бледные до синевы щеки мальчика. — Постарайся успокоиться и расскажи, что произошло.

— Саша Смирнов пропал!

— Что?! — Больше всего душистой ладони сейчас хотелось сжать тонкое горло паршивца, из которого вырвались невозможные слова. Но она сдержалась, лишь отдернувшись от лица. — Что значит — пропал? Сбежал, что ли?

— Нет, именно пропал! — возбужденно затараторил Гоша. — Я сначала думал — он спит, одеялом накрывшись, и не будил его. Дождался, пока Виктория Викторовна отопрет дверь…

— А она что, вас запирала?

— Да.

— Почему?

— Да просто Сашка вчера вечером совсем с катушек съехал, заперся в туалете и сам с собой разговаривал, вот Викуська… ой, Виктория Викторовна и решила, наверное, на всякий случай дверь закрыть, мало ли что.

— Понятно. Ну, и что дальше?

— Так вот. Она дверь отперла перед завтраком, заглянула к нам, «доброе утро» сказала и велела на завтрак не опаздывать. Я ответил, а Сашка — нет. Ну, Виктория Викторовна и подошла к нему, одеяло сдернула, а там — никого, представляете? Просто одеяло так лежало, что казалось, будто там кто-то есть. Ужас! Виктория Викторовна сначала рассердилась, думала, что Сашка пошутить решил, в прятки сыграть. Позвала его — не отзывается. Потом велела мне обыскать комнату и туалет. Я все облазил, под все кровати заглянул, в шкаф тоже — нет его нигде! А дверь ведь заперта была! Сейчас Сашку по всему дому ищут, но я думаю — это как в «Секретных материалах», его похитили инопланетяне, для опытов. Дверь ведь заперта была, я проверял, пытался открыть ее утром! Вот жуть-то, правда, Амалия Викторовна? О, а вон и Владимир Игоревич с Маратом Рахимовичем идут! Без Сашки.

Глава 17

Федоренкова оглянулась — по коридору действительно шли начальник охраны и набор здоровых органов. И если у Рафикова лицо было сосредоточенно-напряженным, то Владимир Игоревич безмятежно ухмылялся.

Увидев начальство, он оживленно завопил:

— Доброе утро, Амалия Викторовна! Вы уже знаете, что Смирнов отчебучил? Ниндзя бестолковый! Небось решил всем показать, на что он способен. Слепой-слепой, а затихарился так, что мы до сих пор его найти не можем!

Сияющая физиономия клинического кретина выдавила из директора детского дома остатки искусственного прекраснодушия, и она оттолкнула растерянного Гошку так, что мальчик не смог устоять на коротких ножках и упал. Помогать ему подняться никто не спешил, наоборот, взрослые, обычно такие добрые и заботливые, стали вдруг чужими. Совсем чужими. Маски нежности и участия с картонным шелестом ссыпались на пол, и на их месте появились холодные злобные хари.

Особенно страшно было смотреть на Мамалию. Красивое лицо перекосилось, вместо глаз чернели провалы, мягкие душистые ладошки превратились в скрюченные лапы хищной птицы, а тщательно прорисованные губы — в извивающихся алых червей.

Мальчик испуганно отполз подальше от директрисы и забился в угол, трясясь от ужаса. Сашка был прав, прав, она совсем не добрая!

Амалия Викторовна медленно выпрямилась и, трясясь от ярости, прошипела: