Яд в его крови

Всеблагой Ошур, не дай мне умереть от стыда! И от страха… Все же я была не столь наивна, чтобы полагать, будто моя выходка останется безнаказанной. Оставалось лишь молиться, чтобы раан-хар обошелся со мной помягче. А уж если вздумает убивать, то пусть это будет быстро и безболезненно.

Пока мы шли темными аллеями, я чего только не успела передумать. А потом меня оглушил яркий поток света, и я зажмурилась, не в силах открыть глаза. Услышала лишь, как раан-хар обратился к одному из своих стражей.

— Дай ремень, — велел он, и воин беспрекословно подчинился: в ночной тишине дзынькнула металлическая пряжка — и предмет одежды оказался в руках Лаара.

Я покосилась на ремень из-за его спины и с трудом сглотнула. Он был широкий, толстый, кожаный, с металлическими шипастыми вставками по всей длине и тяжелой металлической же пряжкой, что позвякивала при ходьбе. Таким, если хорошенько размахнуться, наверное, и голову можно проломить.

Неужели же муж испробует его на мне?

По телу прошел озноб. Стало совсем не по себе. И мысленно я уже начала подбирать слова извинения, сочинять клятвы, что никогда не посмею нарушить здешних правил, что не буду больше пытаться бежать. Кажется, даже была готова на колени перед ним встать, лишь бы избежать страшной участи.

И сама себе была противна за это трусливое намерение.

Неужели же во мне совсем не осталось гордости? Неужели я готова опуститься так низко? Подчиниться ему, терпеть все его выходки и издевки и смиренно ждать своей участи?

Всеблагой Ошур, неужели же я так сильно боюсь этого мужчину, что готова потерять себя?

Ответа на этот вопрос я не знала. Внутри бурлили противоречивые чувства, и я так и не успела определиться, что стану делать. Мы неожиданно оказались в жилых покоях. Причем не моих и не раан-хара. Обстановка здесь, в отличие от богатого убранства остального дворца, была весьма аскетичная.

Я растерялась, озабоченно вертя головой по сторонам, не понимая, куда меня принесли. Раан-хар же свалил мое тело на кушетку, бросил рядом ремень, заставив вздрогнуть. Сам же принялся копаться во всех подряд шкафах и ящиках, явно что-то выискивая.

Несколько мгновений я непонимающе следила за его метаниями, а потом наконец пришла в себя. В мою сторону Лаар не глядел, а значит, имелся шанс что-то предпринять. В первую очередь покосилась на дверь — далековато… Лаар настигнет раньше, чем я успею открыть ее. Были еще и другие двери, ведущие в смежные комнаты, можно попробовать закрыться там…

И тем самым лишь отсрочить свою участь…

Конечно, я понимала, что рано или поздно Лаар доберется до меня. Что стоит такому выломать тонкую межкомнатную дверь? Раз плюнуть.

Как бы то ни было, все лучше, чем безропотно подчиниться воле мужа. После того, как он застал меня перебирающейся через стену, притворяться покорной и покладистой смысла нет.

Я еще раз глянула на лежащий рядом ремень. Проверила, что муж не следит за мной, и аккуратно потянулась к грозному оружию. Не знаю, что стану с ним делать, но уж лучше эта вещь будет у меня, нежели в руках взбешенного раан-хара.

Я уже дотронулась до грубой кожи, как вдруг мужчина резко выпалил:

— Наконец-то!

Шустро сцапала ремень и спрятала себе за спину. Кажется, Лаар не заметил. Все его внимание было сосредоточено на небольшой шкатулке, что он нес в руках.

Я не сразу поняла, что это за шкатулка, пока муж не подошел ко мне и, опустившись на колени, не откинул резную лакированную крышку. Внутри оказалось несколько брачных меток разных цветов и тонкий ритуальный нож, которым пользовался Ведающий во время церемонии.

Полночная звезда, только не это!

Не для того я мучилась, через кровь и слезы вырезая треклятую метку, чтобы спустя какой-то час муж вернул ее на место!

Лаар взялся за нож и резко подался вперед, примеряясь к моему лбу. Я не выдержала, выпустила из рук ремень и обеими ладонями уперлась в мужскую грудь.

— Не надо… — всхлипнула испуганно, сама не зная, на что надеясь.

— Не надо? — сквозь зубы прошипел Лаар и лишь сильнее подался вперед, преодолевая слабое сопротивление. — Не надо, говоришь?

Мужчина болезненно ухватил меня за подбородок, заставляя смотреть себе в глаза. Лицо его было перекошено от злости. На скулах ходили желваки, а широкие ноздри раздувались, словно передо мной был не человек, а, по меньшей мере, разъяренный бык.

И мне было страшно. От одного только его темного взгляда и плотно стиснутых челюстей. От вздувшихся на лбу вен и стальных пальцев, что впивались в подбородок. А уж зажатый в другой руке нож и вовсе вселял панический ужас.

Страх пробирал до самых костей, и казалось, хуже уже быть не может. Но тут Лаар заговорил. Грубо и жестко, ничуть не щадя мои и так расшатанные нервы: