Яд в его крови

Все-таки рабыня она и есть рабыня. Смирение у нее в крови. Я же не единожды убеждалась, какое влияние на девушку оказывает простая смена тона голоса или строгое выражение лица. Подобное проявление власти неминуемо толкает рабов к подчинению воле хозяина. А роль хозяйки за последние недели я освоила довольно неплохо. Пришлось, хоть и было противно. Зато сейчас настало самое время собирать плоды своих трудов.

Ашта в неуверенности мяла подол хитона, колеблясь с ответом. А же уже привычно взялась ее подтолкнуть.

— Так что решай сама. Либо ты поможешь мне. Либо я запру тебя, как в прошлый раз, чтобы не мешала!

— Вы не посмеете! — чуть ли не выкрикнула служанка, но тут же осеклась, запоздало вспомнив, с кем разговаривает.

— Еще как посмею! А вздумаешь говорить со мной в таком тоне, простым запиранием в купальне я не ограничусь! Поняла?

— Да, прошу прощения, рани, — повинно склонила голову рабыня.

— Так что? Помогаешь или…

— Что нужно делать? — осторожно поинтересовалась помощница, подняв на меня карие до черноты глаза.

— Ничего особенного. Ты просто одолжишь мне свою одежду!

Спустя полчаса я стояла в неприглядном коричнево-сером хитоне, какие носит только прислуга, и тщательно наматывала на голову такой же неприглядный палантин. Мне во что бы то ни стало нужно было закрыть брачную метку на лбу, иначе от всей этой маскировки не будет никакого толка.

Как ни странно, на выручку пришла Ашта. С широким платком она управлялась куда ловчее меня, и вскоре мы обе вышли из покоев и низко склонили головы, стараясь не показывать лица прохожим. Впрочем, оных почти не встретилось. Да и вышли мы, как и положено прислуге, со стороны кухни, непривычно пустынной и тихой.

Во время проводов и последующих за ними двенадцати дней скорби не принято вкушать богатую еду, так что у дворцовых кухарок ближайшие дни вряд ли будет много работы.

Меж тем в саду начинало ощутимо холодать и смеркаться. На деревьях зажигались первые бледные фонарики. А в сторону прудика и вовсе спешили слуги с факелами.

Мы последовали за ними и вскоре оказались в самом центре готовящегося ритуала. Здесь, вокруг овального, чуть вытянутого пруда, собрались уже все дворцовые обитатели. Мы с Аштой тихонько пристроились в ряды прислуги и стали осторожно наблюдать за приготовлениями, стараясь не пересекаться ни с кем взглядом.

Из-за спин стоящих впереди слуг самого пруда было почти не видно, зато я хорошо видела расположившихся на той стороне жен раан-хара. Да это были именно они, вряд ли их можно спутать с кем-то еще. Почти все женщины были облачены в серые траурные паранджи, лишь только трое носили скромное сареи, подобающее случаю. Среди них в неясном вечернем свете я узнала и Мелиру. Лицо ее, как и лица остальных девушек, застыло в оцепенении, печальный взгляд был устремлен куда-то вниз, а руки крепко стискивали ткань сареи.

Время от времени с того берега долетали надрывные всхлипы и протяжный плач, походящий на скулеж. На фоне общей тишины и безветрия плач этот казался особенно жалобным, пробирал до самой глубины души, рождая внутри глухую тоску и уныние.

А потом я все-таки умудрилась выглянуть из-за плеча крупного парня, что стоял впереди, и увидела ту, ради которой мы собрались в этот час на ритуальной церемонии.

Кьяра.

Она лежала в узкой ладье, усыпанная белыми цветами, с ног до головы замотанная в паранджу. Белое одеяние ее светилось на фоне черной воды и утопающего в вечерних сумерках сада. Темная ладья чуть покачивалась на исходящей паром воде, навевая мысли о чем-то зловещем и потустороннем.

Я почувствовала, как по позвоночнику побежали мурашки, а внутрь ледяными щупальцами скользнул холод.

Резко вздрогнула и сцепила кисти рук в интуитивном желании согреться.

Я уже знала, что это за чувство. Дыхание смерти. То самое, которое я ощущала рядом с Кьярой в нашу первую и последнюю встречу. Сейчас оно витало повсюду. Щекотало висок, пробиралось под тонкую ткань хитона, касалось обнаженной кожи, заставляя дрожать ни то от холода, не то от страха. От какой-то странной безысходности. Ведь всех нас в конце концов, ждет та же ритуальная ладья. Кого-то раньше, кого-то позже.

Кажется, я впервые задумалась о том, как хрупка человеческая жизнь. Может оборваться в один лишь миг, а может утекать медленно и мучительно, как покидает влага цветок, обреченный на смерть от страшной засухи.

Кто-то сунул мне в руки горящую свечу, и я выплыла из оцепенения. Сжала в ладонях теплый воск и, кажется, начала немного согреваться. Огонь отгонял страхи и не подпускал к кольцу света духов тьмы. Дышать стало легче.

Я вновь перевела взгляд на других жен. Те тоже держали в руках поминальные свечи. Лица их в свете огня заострились, казались красно-черными масками, застывшими в скорби и отчаянии.

А потом вдруг что-то изменилось. Взгляды собравшихся оторвались от ладьи и устремились куда-то вдаль. Я обернулась и узрела идущего по мощеной дорожке Лаара.

Он двигался быстрым уверенным шагом: руки заложены за спину, каменное лицо, кажется, не выражает вообще ни единой эмоции. Но и равнодушным его вряд ли можно было назвать.