Яд в крови

— Мне кажется, законы нашего штата позволяют им тебя удочерить, — продолжал Франческо. — О, мой отец прекрасно знает законы — у его родного брата, моего дяди Массимо, собственная нотариальная контора в Батон-Руже. Если даже такого закона не существует, они наверняка что-нибудь придумают, и ты станешь стопроцентной американкой. Только не вешай носа, синьорина Мария. Ты такая красивая, когда смеешься или улыбаешься. У тебя на щеках ямочки — совсем как у маленькой девочки. Выше нос, синьорина. Давай споем? — Франческо посмотрел на свои часы-компас. — В эту самую минуту мы пересекаем экватор. Представь, что мы одни на этой шхуне и нас видят только звезды.

Франческо запел «Voce ’e notte»[14]. У него был приятный высокий баритон и великолепный слух истинного итальянца. Маша оживилась и скоро начала ему подпевать. Она знала много неаполитанских песен, и Франческо это открытие приятно удивило.

— Браво, синьорина Мария. У тебя темперамент истинной итальянки. Ты не представляешь, как будут рады мои родители. Мама будет кормить тебя insalata a là Mario Lanza — это она сама его придумала, хоть и утверждает, что рецепт ей сообщила по строжайшему секрету синьора Кокоцци, мать Марио. О, это очень вкусный салат, который она делает только для самых дорогих гостей. Ну а папа будет по вечерам читать вслух Моравиа и рассказывать старые сицилийские анекдоты. Разреши мне поцеловать тебя за то, что ты так чудесно поешь наши песни.

Не дожидаясь ответа, он заключил Машу в объятия и по-братски нежно поцеловал в губы.

— Спасибо тебе, Франческо. За все.

Она приподнялась на пальчики, положила руки ему на плечи и страстно поцеловала. Музыка ее всегда возбуждала, и этот поцелуи стал как бы продолжением неаполитанской песни.

— Выходи за меня замуж, — сказал Франческо, с трудом переводя дыхание после долгого поцелуя. — Я влюбился в тебя с первого взгляда, но не смел говорить о любви, пока думал, будто ты девушка моего хозяина. Святая Мадонна, спасибо, спасибо тебе!

Итальянец истово перекрестился.

— Но ведь у меня есть муж. — Маша отстранилась от Франческо и невесело усмехнулась. — Я испортила ему карьеру. А маленький Ян вырастет без матери.

— Мы возьмем его к себе! — воскликнул Франческо. — Дядя Массимо знает все законы. Мы обязательно возьмем его к себе.

— Моя родина живет по своим законам. Мне никогда не отдадут Яна, даже если об этом будет хлопотать ваш президент.

Франческо взял Машу за плечи и внимательно посмотрел ей в глаза.

— Ты только не отчаивайся. Мы обязательно что-нибудь придумаем. Я не верю, что на свете существуют безвыходные ситуации. Если потребуется, я свяжусь с мафией. Я знаю, итальянская мафия всесильна и ее побаивается даже сам президент. Ваш, наверное, тоже.

Маша улыбнулась и покачала головой.

— У нас нет президента. И вообще… — Она отвернулась и прошептала: — Знаешь, я бы сейчас многое отдала, чтобы очутиться в том доме возле реки.

Ян видел сквозь дрему, как над ним склонялись чьи-то лица. Они как будто были знакомы ему, но он не знал, кто эти женщины. Он слышал, как одна из них сказала:

— Лоида бы вылечила его. Она учила меня когда-то, но я забыла последовательность действий. Я боюсь, он умрет, если Лидия не отстанет от него.

— Да, в нее словно бес вселился, прости, Господи, мою душу грешную, — сказал другой голос. — Я еще тогда говорила Лоиде: девчонку нужно окрестить. Теперь ее силой не затащишь…

Ян снова погрузился в глубокий сон. Но это был не сон — он жил в палатке на берегу реки и, лежа на мягкой, слегка подсохшей траве, слушал под звездами Третий концерт Рахманинова. Потом он бегал в сгустившемся над водой молочно-белом утреннем тумане, пытаясь поймать женщину, шумно плескавшуюся в реке.

И все повторялось сначала: его появление на другом берегу, их пляска с Лидией под луной, жаркий полдень в лесу, где они, намаявшись после тяжелой работы, пили прямо из кувшина кисловатую прохладную сыворотку.

Яну казалось, будто он живет в этом сне, и если бы не посторонние звуки, он бы уверовал в это до конца. Но во сне он шел по солнцу, чувствуя босыми ногами сухую горячую пыль, а сам слышал раскаты грома и шум ливня. Еще он слышал, как кто-то молится. Но потом пришла Лидия (это, кажется, было во сне). Она прижалась к нему нагим трепещущим телом, обхватив руками его голые ягодицы, и он вдруг испытал сильное наслаждение. «Господи, помилуй нас, грешных, помоги, Господи, рабу твоему Ивану…» — доносилось глухое бормотание. Потом он услышал, как хлопнула дверь и кто-то громко вскрикнул. Он с трудом разлепил веки.

Женщина с длинными черными волосами (она была очень похожа на Лидию из его сна, но это была не та Лидия) боролась с другой — пожилой, с желтым морщинистым лицом и в надвинутом на самый лоб платке.

— Тебе гореть в геенне огненной! — громко воскликнула пожилая женщина. — Опомнись, Лидия что ты творишь?