Яд в крови

Парень сидел в углу возле кадки с пальмой и слушал певицу. Как и все ресторанные певицы, она была одета довольно вульгарно и уж очень накрашена, однако пела здорово. И дело было не в голосе — его у нее почти не было, — она была сверхмузыкальна, и все движения ее обтянутого в золотого цвета парчу тела не просто совпадали с ритмом музыки, а были им рождены. Стоило оркестру слегка «раскачать» или, наоборот, ускорить ритм, и певица с ходу в него попадала. От этого ему казалось, что оркестром на самом деле руководит она, а не толстый лысый дирижер в кургузом фраке.

— Браво! — крикнул он, едва закончилась песня, и певица присела в грациозном поклоне. «Две гитары»! Только для меня!

Она посмотрела в его сторону из-под тяжелых от наклеенных ресниц век, что-то сказала дирижеру. Он покачал головой, и тогда она, хлопнув в ладоши, крикнула поверх голов жующих за столиками людей:

— Гитару! Быстро!

Через минуту откуда-то появился долговязый парень с гитарой через плечо и, вихляя всем туловищем, направился к эстраде. Певица легко спрыгнула вниз, по-цыгански передернула худыми плечами и запела.

Он слушал и громко рыдал, сознавая, что на него все смотрят. От этого ему хотелось еще больше плакать. Он уронил голову на стол, уткнулся носом в свисавший край грубой льняной скатерти, пропахший горчицей и перцем. К его столику уже спешил метрдотель, официантка бросилась звонить в милицию. Но всех опередила певица. Оборвав песню на полуслове, она подошла к парню, положила руку на его вздрагивающее плечо и сказала:

— Не плачь, родной. Я с тобой. Я тебя никогда не покину.

Калерия Кирилловна давно перестала удивляться тому, что происходило в этой старой московской квартире. В особенности когда сюда переселился Славик.

Это случилось после внезапного появления в Москве Маши. Как-то Калерия Кирилловна вернулась из магазина и увидела, что Славик и Маша сидят друг против друга за кухонным столом и о чем-то весело болтают, покуривая длинные заморские сигареты.

— Славик, ты? — раскрыла было рот Калерия Кирилловна, но ее тут же перебила Маша:

— Обворожительное существо! То, чего мне всегда не хватало. Я и не знала, что это так здорово, когда в одном лице сочетаются мужчина и женщина. Слава, если я в вас влюблюсь, то цветы буду дарить вам я. Ах, Калечка, я всю жизнь мечтала встретить такого человека, как ваш Слава!

Калерия Кирилловна, признаться, ничего толком не поняла, ибо знать не знала о том, что ее двоюродный племянник самый настоящий гомосексуалист, или по-простому русскому — педик. Однако порадовалась, что они с Машей нашли общий язык. За последние годы Калерия Кирилловна очень привязалась к Москве, но комнату в Ленинграде, разумеется, терять не хотела. В ее душе созрел план — обменять Ленинград на Москву, во что бы то ни стало обменять. Славик была за этот план. А потому, рассчитывая его как можно скорее осуществить, Калерия Кирилловна вскоре отбыла в Северную Пальмиру, оставив Машу и Славика, которые, как-никак, были родственниками, хоть и довольно дальними, «получше узнать друг друга».

Поначалу Славик слегка испугался, что его «милая кузиночка», как он ее называл, с ходу просекла, то есть разгадала, его тщательно скрываемую от посторонних тайну. Однако, как очень скоро выяснилось, она была отнюдь не посторонней, а очень понятливой и чуткой, эта милая московская кузиночка. Ей нравилось, когда Славик целовал ее в губы, при этом прокрадываясь совершенно равнодушной рукой за пазуху и театрально страстным голосом шепча в ухо: «Отдавайся! Отдавайся немедленно!»

Маша вырывалась и со смехом убегала. Он вскоре настигал ее, хватал обеими руками за талию и говорил: «Милая кузиночка, как бы мне хотелось поиметь вас! Вы — первая женщина, пробудившая во мне любопытство и даже интерес. Ах, где мои семнадцать лет!»

Маша верила и не верила этим словам Славика, но они все равно очень льстили ее самолюбию. Зато она всерьез верила, что ей семнадцать, что она невинна душой и телом и что вся жизнь впереди. Она не говорила об этом Калерии Кирилловне по той простой причине, что общалась с ней на сугубо кухонно-ванные темы. Славику нравилось, что его милая кузиночка «немножко не в себе». Он с удовольствием и без малейшей натуги включился в игру, а потому обоим было хорошо и весело в большой пустой квартире в самом центре Москвы.