Яддушка Для Злодея, или Нельзя (Влю)Убить Кощея

Казалось, земля и небо поменялись местами. Все сверкало и грохотало. Тело бил резкий пронизывающий ветер, в лицо хлестали струи дождя.

Доски пола ходили волнами под ногами. И одна такая «волна», сначала уронив меня, а потом, подхватив со звуком «тьфу!» выбросила из дома.

Падая я приложилась лбом к чему-то каменному.

* * *

Очнулась я уже на мокрой траве. Обернувшись, увидела растущий вверх дом. Бревенчатое строение поднималось на толстых как колонны столбах.

Первая пришедшая в голову мысль: старые дубы пошли в рост. Вот так вот сотню лет прибывали себе в состоянии трухлявых пеньков, а тут взяли и проросли. Радиация, не иначе.

Как кот, подавившийся рыбой, дом начал сотрясаться в конвульсиях и кашлять.

– Кхе! Кхе!

С двухэтажной высоты на землю упал и приказал долго жить телевизор. Я, осыпанная осколками, сочла за благо на четвереньках отступить в кусты.

Дом выплёвывал из себя все новые и новые вещи. Все, что моя бабушка нажила непосильным трудом фонтанировало из дверного проёма.

В завершение всего бревенчатое строение выдавило из себя пластиковые окна, отряхнувшись будто пёс, сбросило с себя дверь и вразвалочку поковыляло прочь, смешно поднимая куриные лапы.

Я сидела в кустах, поливаемая дождём, несчастная, разбитая и испуганная непонятным происшествием.

Не выдержав я откинулась назад, желая прилечь и отдохнуть. И уже затылком приложилась о камушек и дальше спокойно почивала в траве до утра.

* * *

Очнулась я на рассвете от крика петуха.

Так истошно кричать, будто его заживо варят в супе, может только бабкин петух. Я эти дикие вопли где угодно узнаю.

Надо отметить, что у меня с этим перьевым мешком давняя вражда.

С самого детства, сколько себя помню у этого гада была одна отвратительная привычка. Любым доступным способом, рано утром на рассвете, часиков этак в четыре, тогда, когда только встаёт солнце, прокрасться в избу, тихонечко подойти к печке, неслышно вспорхнуть на полати…

И заорать дурным голосом мне прямо в самое ухо!

Чтобы мы с бабушкой ни делали, как бы ни закрывали дверь, ни затыкали щели, он всегда находил лазейку. Пробирался через форточку или влезал в дымовую трубу, а однажды выполз из-под пола.

Сейчас же с этим петухом что-то было не так, он кричал так, словно убивают и это его последняя лебединая, вернее куриная песня. В конечном итоге кочет квакнул, вякнул и замолк навсегда. Я счастливо улыбнулась и снова уснула.

Проснулась от щемящего чувства неправильности. Что было не так я сказать не могла, но неуютные ощущения не отпускали. На негнущихся ногах вылезла из кустов и обозрела разорённую поляну.

Тело ломило, а голова раскалывалась, но это были пустяки по сравнению с моим незнанием: что делать дальше и что сказать бабушке.

Вот как бы вы сказали своей родственнице о том, что не уследили за её домом и он, отрастив ноги удрал прочь? Вот и я была не в курсе, как объяснить маминой маме, да и самой себе произошедшее ночью.

Я потерянно побрела к месту бывшего пребывания, а сейчас убывания дома и застала там одну покосившуюся завалинку, да кучу соломы в центре. Дом и доисторические пеньки исчезли, как и не было.

В куче соломы что-то шевелилось.

Бабушкина коза! Я схватила за верёвку и дёрнула непокорное животное на себя.

Из соломы вылетело нечто.

Страшилище ломанулось ко мне, я от него. ОНО, снова за мной!

С визгом я запрыгнула на каменный порожек.

Это имело коротенькие цыплячьи ножки числом: четыре штуки и выглядело как-то желторото. Вы когда-нибудь видели птицу с четырьмя лапами? Вот и я нет.

Оно бегало вокруг камня не в силах забраться на ступеньку.

То лохматое, что я приняла за птицу, оказалось маленькой избушкой на курьих ножках.

Сверху миниатюрное бревенчатое строение покрывала соломенная крыша. Крыльцо топорщилось обломанными перилами будто кабаньи клыки. А сзади у новорожденного домика торчал небольшой веничек на манер хвостика.

Я, поёживаясь сидела на каменных порожках. Руки дрожали. Я достала сигарету и попыталась закурить. Бревенчатый ужас о четырёх лапках бросился к огню выбил коньком крыши у меня из рук сигарету. С этого момента я зареклась курить. Дурная это привычка.

Домик слизнул деревянным языком огонёк и проглотил его. Тут же из крохотной трубы пошёл дымок.

Избух лазил по кустам и загребал в дверной проем все доступные виды топлива. На моих глазах он побежал по двору за мышью, не догнав на полном ходу врезался в колодец, покосив тому крышу.

Мне померещилось или домик стал больше?

Перила и нависавшее крылечко как челюсти инопланетного монстра загребали в себя снопы соломы. Из трубы уже валил чёрный столб дыма, домик брызгал искрами, но не переставал жрать. В ход шло все: щепки, сгнившие поленья, сухие листья прелая солома. Страсть о четырёх углах нашла компостную кучу и зачавкала.

Я сидела, скукожившись, обняв себя руками и скрестив от холода ноги в тапочках на босу пятку. Нервно грызла ноготь и косилась в угол двора. Там, огороженная кусками шифера лежала старая куча угля, припасённая бабушкой для особо холодных зимних месяцев. Я молилась, чтобы чудище не нашло топливо.

Монстродом низко опуская крыльцо ушагал куда-то в кусты.