Ядерная осень

Вот сейчас он ее… вот сейчас она ему… А…А-а-а. Землей в глаза… Сука, – тряся головой, Топоров все-таки схватил ее, бросил на грядку, навалился, схватил за горло… и вдруг как-то странно обмяк. Внутри него что-то забулькало. Топоров, открыв рот, захрипел. Из его рта потекла кровь. Бывший гаишник сполз куда-то вниз и откатился, раскинув как-то неестественно руки. Перед Катей стоял симпатичный мужчина, похожий на какого-то актера из старых американских фильмов начала века. В «Скорой помощи» еще играл. Да, помощь действительно скорая, – Катя поправила кофточку с отлетевшими пуговицами.

«Актер», улыбнувшись, вытер свой «скальпель» об топоровскую куртку и задал неожиданный вопрос:

– Скажите, девушка, вы такого академика Скворцова не знаете?

Академик выбрался из прорехи в кирпичной стене и потрусил по шоссе Энтузиастов в сторону центра. Он бежал, не останавливаясь даже тогда, когда молотки в ушах, облаченных в резину противогаза, стали стучать просто в бешеном ритме. Ничего вокруг он не слышал, но зато почувствовал, как дрожит земля под ногами. Обернулся.

– Боже ж ты мой, – за ним, будто по пятам, ехала целая колонна бронетехники.

Все! Он пропал! Сладковцы! У кого, кроме них, еще были танки и эти… МБП?

12.12.2026 г. Рязанская область, пос. Салтыки

Он опять получил по ребрам. Тихий бил несильно, но резко, и менее болезненными удары, под дых и в челюсть, от этого не становились.

Поднявшись с бетонного пола, Егор снова встал в стойку.

– Соберись, но не смотри в одну точку. Ты должен чувствовать противника, – мрачноватого вида инструктор повел бедром, будто собираясь нанести удар ногой, и неожиданно нанес молниеносный удар ладонью в грудь. Егор отпрянул, и ладонь лишь хлопнула по балахону, который вчера на него напялили.

– Ну вот. Уже лучше. Реакция у тебя есть. Физику подтянем, а остальное придет с опытом. Гм… Может быть.

Они занимались уже третий день. У Егора болело все тело. Вот и сейчас, рухнув на койку, он думал, что не сможет заснуть – так ныли ушибленные и перекачанные мышцы и растянутые сухожилия. Но едва его голова коснулась матраца (вопрос о подушке вызвал у Гриши приступ дикого хохота), как он отключился, словно это Тихий, применив один из своих приемчиков, ткнул его куда-нибудь в сонную артерию своим крючковатым пальцем.

Утром он проснулся с ощущением какой-то необыкновенной легкости. Настроение было приподнятым. Еще позавчера Егор, сожалея о том, что его освободили от хозработ, ломал голову над тем, как теперь отсюда выбираться. Сегодня же он почему-то был уверен, что все будет хорошо, и предстоящий бой с Гогой уже не пугал его, как раньше. Самым главным из того, что удалось вынести Егору из уроков Тихого, было появившееся откуда-то чувство уверенности в себе, даже какой-то наглости добавилось. Может, так и было задумано? Егор вообще уже был не тем неуверенным в себе мальчиком, который, сидя в поезде, чувствовал себя оторванным от дома, от привычной обстановки, лишенным поддержки близких людей. Жизнь постаралась. Но теперь… Теперь он знал, что все будет «по его», и это не было простой самоуверенностью.

Косой луч солнца, пробежавшись по щеке, застрял в ресницах, выгоняя из Егора остатки сна. Сегодня у него первый бой. Настоящий первый бой, в котором наградой за победу будет жизнь. Почему же он совсем не волнуется? Конечно, Тихий поработал над ним. Внушать – это он умеет. А вот интересно, с его противником он тоже занимался, или у Вольфрама есть другой наставник? Надо будет на следующей тренировке спросить у Тихого…

На следующей тренировке… Вот опять! Почему он уверен, что она будет, эта следующая тренировка?

Самоуверенность для бойца, по словам его наставника, враг номер два после мандража. Но нет, самоуверенностью тут и не пахнет. Егору достаточно было посмотреть на этого Вольфрама, когда того проводили по коридору. Здоровенный тип с накачанными бицепсами и ничего не выражающим взглядом. Его словно специально слепили для уничтожения живой силы противника путем сворачивания в жгут и втаптывания того, что осталось, в пыль. Какая уж тут самоуверенность?

Когда Егор вышел на песок этого деревенского ринга, который местная братва устроила на территории бывшей свинофермы, Вольфрам уже был там.

Если здесь раньше и были хрюшки, то их давно уже всех почикали, а теперь на выпасе резали совсем другой скот. То, что «резали», можно было не сомневаться. Вон на песке темнеют большие бурые пятна, а на стенке свинарника красуются характерные разводы, нанесенные отнюдь не художником-авангардистом. Хотя какому-нибудь миллиардеру-извращенцу такая картина вполне могла бы понравиться.

Как следует осмотреться Егору не дали. Вольфрам, сделав четыре гигантских шага, оказался в центре площадки. Егор, помня, как в прошлый раз его стимулировали прикладом автомата, не стал ерепениться и тоже вышел на середину. Какое-то время противники изучали друг друга. Публика, затаив дыхание, хранила гробовую тишину. В ней даже было слышно, как давешний крикливый мужичок глотнул из бутылки местного кислого пива.