Ядерная тень

Слово «Красотка», заключенное в скобки, особо заинтересовало Казанца. Он пустился в размышления и пришел к следующему выводу: вряд ли Яшка Язык описывал визит супруги товарища Минеева. Казанец допускал, что помощник-секретарь мог написать про супругу Минеева, что она красива, но в этом случае он употребил бы слово «жена» или «супруга», а уж потом «красотка». Потом прапорщик предположил, что у товарища Минеева могла быть интрижка на стороне, и эта самая женщина пришла к нему в лабораторию. Но это предположение имело свои минусы: прапорщик полагал, что если интрижка не очень долгая, то женщина не получила бы разрешения посетить территорию полигона, а если бы отношения Минеева с женщиной продолжались долгое время, то Яшка, прослуживший под началом Минеева целый год, знал бы женщину по имени и не стал употреблять в отношении нее слово «посетитель». И потом Яшка описал впечатления Минеева как «недоумевающие», а с чего бы ему недоумевать при виде жены или любовницы?

Воодушевившись, Казанец помчался к руководителю исследовательского проекта полигона Сай-Утес товарищу Минееву. Предъявлять запись в блокноте он по понятным причинам не стал, выдав информацию, как полученную «из достоверного источника», не сообщая о самом источнике. Минеев «красотку» сразу вспомнил, признался, что встреча их состоялась на третий день после приезда помощника первого заместителя председателя Совета министров товарища Рыбакова, но к его работе и тем более к проблемам полигона эта встреча никакого отношения не имела.

«Красоткой» оказалась журналистка из Алма-Аты. Она прошла на территорию полигона по спецпропуску столичного военного начальства. Объявила Минееву, что намерена писать о «Подвиге русского офицера», и, по ее мнению, товарищ Минеев как нельзя лучше подходит на роль прототипа героя, безвестно спасающего человечество. Минееву польстила оценка его труда, озвученная журналисткой, и только в знак благодарности за это он потратил на встречу добрых сорок минут. Затем, сожалея о печальной необходимости, он признался журналистке, что про секретные объекты, коим является полигон Сай-Утес, писать в открытой прессе запрещается. Тем более запрещается выставлять напоказ лица и фамилии сотрудников полигона, даже тех, кто не является военнообязанным. Журналистка еще некоторое время уговаривала Минеева изменить решение насчет статьи, но потом ушла.

Ехать за журналисткой в столицу Казахстана Казанец не мог, поэтому отправил алма-атинским коллегам запрос. Ответ получил на удивление быстро. Коллеги выяснили, что в Алма-Ате действительно проживает журналистка по имени Жумагуль Сулейманова и работает она в литературно-художественном и общественно-политическом журнале «Жулдыз», что в переводе с казахского означает «Звезда». Журнал является органом Союза писателей Казахстана и в своих статьях отражает процесс развития казахской советской литературы. Одним словом, со всех сторон положительная фигура и со всех сторон положительный печатный орган. Насчет рабочей командировки, в которой чуть больше месяца назад побывала журналистка Сулейманова, в органах с наскока ответить не смогли, но пообещали выяснить и перезвонить. Казанец дал коллегам номер московского телефона и на этом расследование завершил.

Старший лейтенант Дорохин, как и приказал командир, вернулся в гарнизонную столовую и битый час вел беседу с поваром Саней. Дорохин заставил его по минутам разложить все время визита товарища Рыбакова, но ничего подозрительного или хотя бы странного в памяти повара не отложилось. Пришлось Дорохину признать, что его теория не сработала.

Сам подполковник Богданов вытребовал у Минеева оборудование для просмотра фотопленки и четыре часа потратил на изучение снимков, сделанных в ту неделю, когда гарнизон готовился к расформированию и ночами напролет заливал в шинке Потапыча свое «горе». Большую часть лиц, запечатленных на снимках, Богданов видел в гарнизоне, пока вместе с бойцами вел опрос личного состава, но несколько лиц привлекли его внимание. Он записал приметы тех, кто вызывал подозрение, и снова вернулся к Потапычу. Предъявил список хозяину шинка, и тот без труда опознал всех, кто входил в список Богданова. Ни одной подозрительной личности в списке не оказалось, и Богданову, так же как и Дорохину, пришлось возвращаться ни с чем.

И только майору Дубко, которому досталось заниматься автомобилем с дипломатическими номерами, повезло больше остальных. По каналам КГБ он быстро пробил номер и выяснил, что номера реальные и автомобиль принадлежит некоему Башару Хаддаду, сирийскому послу, занимающему данный пост больше года. Сирийское посольство располагалось в доходном доме Лоськова и с февраля 1946 года являлось официальным сирийским посольством. Что понадобилось сирийскому послу в Казахстане и для чего он следил за руководителем полигона Минеевым, выяснить на месте не представлялось возможным, а все остальные ниточки оборвались, не дав результата, поэтому Богданов принял решение возвращаться в Москву и продолжать расследование там.