Ядерная весна

Русская дала мне десять рублей, и рабочий день закончился. Я выпил литровую банку «Балтики 7» по дороге домой. Вкусно. Это реклама, вышлите мне денег, и я готов расхваливать любую отраву. Десять-пятнадцать тысяч рублей за лучшего писателя современности не такая большая цена, ведь правда? Нет, я не продамся, мне твои деньги не нужны! Они мне нужны.

Сигита расстелила мне, и я пытался спать. Я хотел спать, но не мог. Напиться? Не пей. Я промучился до восьми утра… Сигита спала. У меня уже начинались глюки. Меня абсолютно не волнует внешняя фабула, меня волнует только то, что в голове у багажиста. У одного – меня. Вот в чем дело. Я бы хотел, чтобы все это было вам известно, когда вы разбогатеете и будете думать, сколько дать на чай. Я разбудил Сигиту. Я спячу – две ночи без сна, какая работа? Меня еще не успели оформить. Ерунда.

Я разбудил ее и спросил:

– Ты обидишься, если я не пойду на работу?

Конечно, ведь ты должен тысячу Доктору Актеру, тысячу Теплыгину, три тысячи Стасу Иванову. Конечно, мне будет обидно.

– Я не обижусь. Это твое дело.

– Правда?

– Правда, не обижусь. Спи, пожалуйста.

Прости меня. Я не выдержу этого. Потом к нам постучала Сигитина мама:

– Женя! Ты почему не встаешь?! Тебе же на ррааа-ббооот-тууу, – я расслышал это слово, как будто бобину замедлили раза в четыре относительно нормальной скорости.

– Мама! Он сегодня не выйдет! – сказала Сигита.

– Ты очень добрая, – сказал я.

Слишком длинным был тот единственный день, в который я работал. Я уснул в один момент, как только перестал быть рабочим человеком.

Наваждение

Ольга надула губки и сказала, исподлобья глядя на дорогу:

– Детишков родить. С ними веселее.

Она смотрелась за рулем как слабоумная с бубликом. Одета и накрашена – настоящая соска.

– А как же всеобщий пиздец?

– Не знаю никакого пиздеца, – ответила она.

Я смотрел через стекло на улицу. Было очень холодно. Я пару дней назад прилетел в Кемерово, и у меня чуть лицо не треснуло, так было холодно. И сейчас смотрел из автомобиля на улицу, на этот обжигающий снег, заледенелые урны и тротуар и вжимался в кресло. Наверное, так холодно бывает только в открытом космосе.

– Мне кажется, что он не за горами, – сказал я рассеянно.

С Ольгой я мечтал переспать, когда мы вместе учились. У меня, помню, просто зубы сводило от желания. А она говорила: «На гуманитариев у меня не встает». Как же она меня тогда бесила своей тупостью, но как же я хотел ее.

– А твой супруг? – спросил я.

Никогда я не был гуманитарием. Точно так же не был и технарем. Я не понимаю такого деления. Людей можно разделить на мужчин и женщин, например. Но не на гуманитариев и технарей. Считала, может быть, что, если я прочел всего Джона Стейнбека, отчасти Кнута Гамсуна и еще нескольких авторов, член мой поник, не выдержав красоты литературных стилей?

– Высрал круг, – скаламбурила Ольга. – Что супруг?

– Хочет детишков?

Она глянула на меня, потом опять на дорогу.

– Вроде бы хочет, а вроде бы и нет. Скорее да.

Мы встали на светофоре. Это было на Октябрьском проспекте. Когда-то я ходил по этим улицам, жил в этом городе и, в общем-то, особо не задумывался, для чего все это так. Пил синьку и мечтал, чтобы счетчик телочек крутился быстрее.

Электронные часы, возвышающиеся на пустоши, – они же и градусник – напротив издательства «Кузбасс» показывали 18:50/минус 29. Люди, дома и машины – все как будто ненастоящее в сумерках. Стоит попытаться вовлечь их в беседу, ударить или просто дотронуться до них – исчезнут. Я потянул Ольгу за лицо к себе, у нас еще была пара секунд, пока не загорится зеленый. Она повернулась, в ней была какая-то нежная горечь, что ли. Или не было ничего, все это я сочинил сам, не знаю. Я поцеловал ее аккуратно, чтобы она вдруг тоже не оказалась наваждением.

– Я боюсь, что скоро ничего не будет, – сказал я.

И мы поехали дальше в сторону центра. В универе Ольга зачем-то рассказывала мне про своих ебарей, а я говорил, чтобы лучше заткнулась и дала мне. А она даже не воспринимала мои слова всерьез. И так несколько лет. В общем-то, много чего происходило в то время. Понятно, что у меня помимо разговоров с ней была какая-то жизнь. Хотя сейчас я чувствовал по-другому. Как будто кроме нас ничего в мире уже нет. Как подтверждение – за окном за время проезда от издательства до центрального бассейна я не увидел ни одного человека.

– Мне жутко, и я немного жалею, что приехал, – мне нужно было успеть сказать самое важное. – Я встречаюсь с друзьями, но они уже не те. Пью с ними водку, но не успеваю опьянеть, потому что засыпаю или не хватает сил. Или они начинают нести какую-то хуйню о том, что я изменился не в ту сторону. Или говорят, что я ношу узкие штаны, как пидор. Разве об этом говорят друзья после трех лет?

– А мне нравятся твои штаны, – сказала Ольга.

– Я даже не смог поговорить с отцом, – продолжил я, – вроде бы сели, выпили и обоим хочется. Но не могу нащупать, как ему все это рассказать. То, что я чувствую. Вдруг мы видимся в последний раз?