Ядерные ангелы

Я не стал говорить Рыбачке, что совершать дерзкие вылазки на запретную территорию – это одно, а родиться на зараженной земле – чуточку другое.

Ощущение тревоги усилилось до такой степени, что у меня по лбу заструился пот. Гордею тоже было не по себе. Оба мы знали: что-то не так. Потому-то и все эти беседы по душам и за жизнь, когда действовать надо, а не торчать у зловонной туши метаморфа. Но иногда поспешить – это не людей насмешить, а прямо в гроб угодить, извините за рифму.

– Наручники… – начал Рыбачка.

– Больше не бьют током, – закончил я.

И тотчас «браслеты» у нас на запястьях противненько задребезжали, как мобильники на вибровызове. Кто бы знал, как мне это не понравилось.

Не говоря больше ни слова, мы стали спиной к спине.

Вынужден признать: мозги у Рыбачки не до конца перцовкой выело, талант так просто не пропьешь. Да и я за годы мирной жизни не разучился избавляться от «браслетов» – какими бы крутыми они ни были, принцип действия всегда тот же. Секунда, еще одна – и мы помогли друг другу вновь стать свободными людьми.

Пока что свободными.

И пока что живыми.

Только наручники упали на бетон, как из внутренней поверхности «браслетов» с щелчком выдвинулись иглы, из которых брызнуло прозрачной жидкостью. В лучшем случае это была седактивная дрянь для успокоения особо бурных преступников. В худшем – примерно то же, но с необратимым эффектом. Твою мать, чего только палачи не придумают!

Загрохотали выстрелы.

Падая и пригибаясь под свистящими над головами пулями, чуть ли не ползком мы бросились прочь от слуг Закона и навеки замершего монстра. Во взгляде Рыбачки я прочел торжественную клятву – он божился надругаться над моим хладным трупом при первой же возможности.

Ободрав одежку и руки, мы перелезли через сетчатый забор, огораживающий стоянку.

И вот тут настала моя очередь ругаться на чем свет стоит.

Голова раскалывалась, меня мутило, во рту не хватало зубов, в меня стреляли, но все это ерунда в сравнении с тем ужасом, который меня поджидал на асфальте, размеченном белыми полосами. Нет! Только не это! Не может быть! Ну за что, господи?!.

Танка не оказалось на месте.

Если кто не в курсе, Танк – это джип 4×4, под капотом мощный турбодизель. Прожекторы на крыше, тонированные стекла и телевизор в салоне. Полный фарш. Если совершенство существует, то это Танк. Иногда мне кажется, что свою тачку я люблю больше чем сына, а сына я обожаю беспредельно.

– Твою мать!!! – Там, где еще недавно стоял мой джип, прямоугольник асфальта выглядел осиротевшим, покинутым. Я завертел головой, мечтая высмотреть, куда телепортировался Танк. Вдруг – хотя быть такого не может – я что-то перепутал.

Грохот автоматных очередей, мусорный ветер, поднятый «вертушкой», Рыбачка, отрывающий мне рукав пиджака… Все это тлен, всего этого больше не существовало для меня.

Я будто попал на заводскую стоянку КРАЗа – сплошь черные громоздкие «Вепри» рядами. Каждый агрегат с агрессивными рогами-бамперами и пафосным кожаным салоном. На подножку встать сможет разве что каратист, умеющий задирать ноги выше затылка. Палачи обожают отечественные «тазы». Как же они свои от чужих отличают? Все «Вепри» одинакового цвета, вообще внешне – как под копирку. Только номера разные.

Ряды тачек-клонов аж до самого выезда со стоянки. Там у будки для охранника притормозил пикап-эвакуатор с краном сразу за кабиной. Он только что вырулил из-за размалеванных расписанных автобусов, на которых сюда примчали телевизионщики. У шлагбаума, перегораживающего выезд, тусовались встревоженные заварухой палачи – с десяток, автоматы сняты с предохранителей, приклады к плечам.

Закрыв глаза, – в них попала пыль, поднятая вертолетом, – я выдал полный отчаяния стон и, как мог быстро, побежал к шлагбауму, к палачам и – главное! – к эвакуатору. Все равно через сетку ограждения уже карабкались парни в серых пиджаках.

– Край, ты чего?! Совсем рехнулся?! – раздалось сзади.

– За мной! – велел я, вскинув над головой руки в универсальном жесте признания поражения и чуть ли не христианской покорности. – Есть гениальный план.

Высокие сапоги Рыбачки забухали по асфальту следом.

На бегу я чуть обернулся:

– Что бы ни случилось, не останавливайся. Понял?!

Тяжело сопя, он кивнул.

– Никого не впускать, не выпускать, сдаемся! – проорал я, приближаясь к палачам у шлагбаума. Руки я не забывал держать высоко над головой.

Палачи настолько офигели от моей наглости, что не подумали даже открыть огонь. Небось впервые видели, чтобы преступники так торопились лишиться свободы, а то и жизни – резво, чуть ли не спотыкаясь. Один из офигевших – какой хороший человек, обожаю таких! – махнул охраннику стоянки, чтобы не поднимал шлагбаум. Пожав плечами, тот подчинился, чем разозлил водителя эвакуатора, здоровенного бородача в клетчатой рубахе, которую он, видать, ни разу не снимал и не стирал с того момента, как впервые надел лет двадцать назад.