Ядерные ангелы

– Там, в Боснии, я впервые незаконно пересадил орган.

Пауза. Реакция слушателей? Толстяк-гей – животное! – зевает. А вот девушка Татьяна смотрит на Льва Аркадьевича, не моргая. Хорошо, имеет смысл продолжать.

– Спас жизнь такой же соплюхе, что сейчас разлеглась на столе в ожидании операции. – Глоссер намеренно обращается к толстяку, чтобы привлечь его внимание, а заодно привести девчонку в замешательство. Второе удалось, первое нет. – Мне привезли шахидку, «пояс» которой не сдетонировал, когда она подобралась к позициям миротворцев, и ту кроху, которую зацепили наши бойцы, открыв огонь по шахидке. Любительнице пиротехники было не выжить. Крохе тоже. Но у них оказалась одна группа крови и полная совместимость. Вот что значит – из одного села.

Глоссер подмигивает Татьяне и ставит на передвижную операционною стойку контейнер для органов – рядом с поддоном с инструментами.

– Я принял решение: спасти хотя бы одну из них, сделав трансплантацию. Формально это было запрещено. В стране процветала торговля органами. Иногда мне казалось, что войну развязали для прикрытия этого незаконного бизнеса. Так что операцию нельзя было проводить без особой на то санкции сверху. И даже если бы я, тогда молодой и перспективный хирург, получил такую санкцию, что сомнительно, это заняло бы слишком много времени…

Лев Аркадьевич замолкает. Он любит думать в тишине. Сейчас ему надо решить, какую тушу разделать первой. Пожалуй, он начнет с неблагодарного слушателя. Заодно надо определиться, как будет происходить разделка. Льву Аркадьевичу нравится экспериментировать.

– Я сделал операцию на свой риск и страх. Вместе со своим другом Дамиром, будущим отцом Заура. Твоим отцом, Татьяна. – Глоссер подмигивает девушке и замечает, что толстяк начинает проявлять интерес к его рассказу. Хм, тогда, быть может, начать все-таки не с него?..

– У нас едва не отобрали лицензию. Едва – потому что больше некому было латать разодранные внутренности вояк и штопать сквозные пулевые раны. Мы работали под огнем повстанцев, в землянках, прямо в окопах. Мы покупали за свои деньги лекарства и инструменты у тех, кто воровал их с армейских складов. Но вот случилось так, что третий месяц нам не платили жалованье, потому что очередной генерал захотел новый лимузин, чтобы, раскатывая на нем в компании красоток, жрать черную икру, запивая ее шампанским. И все бы ничего, но в нашем полевом госпитале закончились даже бинты. Покупать-то их было не на что, а в долг нам уже не давали…

Сам того не замечая, Глоссер погружается в воспоминания.

Стены тайной комнаты растворяются, он оказывается далеко и давно.

…Тогда-то к Лёве Глоссеру и Дамиру подкатил один предприимчивый солдатик, который и предложил купить у докторов почку, сердце или поджелудочную. Или и то с другим, и можно с третьим. И не в единственном количестве, если что.

В тот день на руках у Дамира и Левы умерли пятеро парней, которым бы еще жить да жить при наличии нужных медикаментов.

Они продали почку одного из мертвецов – ради тех, кому еще можно было помочь.

До конца кампании молодым хирургам пришлось проворачивать такое не единожды. Генералам ведь никак без скоростных болидов и роскошных вилл в Калифорнии…

А потом друзья вернулись на родину. Оба устроились в одну клинику. Работали не за нищенскую зарплату, а чтобы спасать людей. Оба влюбились в одну девушку, но выбрала она Дамира. Тогда Лёва Глоссер решил доказать ей, что он лучше. Но как? А легко. Он сможет дать ей то, чего не было у друга, – деньги. Тут как раз дембельнулся тот самый предприимчивый солдатик…

Все очень быстро завертелось.

Только вот девушке оказались не нужны Лёвкины ассигнации. Она родила Дамиру сына, а потом дочь. Но Лёва уже пристрастился. Ему нравилось вкусно ужинать в ресторанах и сладко спать в собственных апартаментах. Он стал чуть ли не самым крутым мясником Киева. Ему долго удавалось скрывать свои темные делишки, но однажды Дамир узнал. И пригрозил выдать друга, если тот не завяжет с кровавым бизнесом…

Глоссер приходит в себя из-за возгласа толстяка:

– Доктор, ради святых моторов, хватит уже трепаться! Пора лечить меня, вы так не считаете?!

Лев Аркадьевич решает начать все же с него. Прежде всего отрезать язык, а потом…

– Напрасно мой друг корчил из себя чистоплюя. Быстро же он забыл о том, что мы делали на войне. Да и я не мог остановиться. Не мог и не хотел. Слишком многих кормила торговля органами. Откажись я от разделки доноров, меня самого пустили бы на мясо. К тому же мы оба, я и Дамир, метили на должность главврача. Да и тяжело мне было смотреть на счастье твоих отца и матери. – Глядя на Татьяну, Глоссер закатывает стойку между столами. – Я все еще любил ее. И не мог простить ей того, что она отвергла меня.

– Но почему я? – По лицу Татьяны катятся слезы. – Почему брат?