Крылья Нигахо – белые и пушистые, как облака верхнего яруса тропосферы – влекли за собой километры восхитительной густой тишины. Неспроста эти кочевники считаются в Мереже миротворцами. На местности, где они появляются, неизбежно устанавливается покой. Если идут ожесточённые бои, пушки умолкают, пулемёты выходят из строя, ружья отказываются стрелять. Людей затапливает целебной тишиной, и война сама собой прекращается.
Вот и сейчас Нигахо, пролетая по своим делам, невзначай укутали город в затишье, как в мягчайшее одеяло. Разносчица-официантка застыла с подносами, благоговейно прикрыв глаза. Компания орущих студентов во главе с редактором стенгазеты в кои-то веки заткнулась (они тут постоянно дебаты ведут, нашли место, честное слово!).
Птицы скрылись за горизонтом. В обволакивающем молчании мимо нашего столика прошествовал куратор – он же злой профессор Деус Ним. Прошел, притормозил, дал задний ход и поравнялся с моим плечом. А затем, воспользовавшись моей рассеянностью, заглянул в блокнот.
– Комикс рисуете? Какая прелесть! Я стану популярным? Предупредите, когда начнёте его в сеть выкладывать, чтобы я мог подготовиться.
Язвит, зараза такая.
В следующий раз всё-таки положу его в гроб. По кусочкам.
Профессор выпустил на волю косую ухмылку, распрямился, что твоя пружина, и, как ни в чем не бывало, двинулся дальше – к своему столику. Импозантный сеятель ужаса, разжижающее средство для мозгов всех девиц факультета и энергетический вампир в одном флаконе расположился в отдалении, чтобы пожирать. Ужин – понятное дело, ртом. И меня – глазами своими невозможными цвета лунного затмения.
Кагата сидела к нему спиной, а то он бы и ее наверняка сожрал. Мысленно.
А всё потому, что на болоте у нас конь не валялся, и куратор прекрасно это знал. И злорадствовал. Мол, на лекциях моих в потолок плевали, так отдувайтесь теперь по полной. А мы с Кагатой, может, только потому и могли у него на парах веселиться, что на нас его вампирская сущность не действовала.
Дела-то как на самом деле обстоят? Предмет Деуса Нима – на всём потоке обязательный, прогуляешь – и плакал твой зачётный балл. А находиться в одной аудитории с профессором студенты считают карой небесной. Когда он входит и хлопает дверью, кажется, что это не дверь хлопает, а крышка гроба. Спустя пять минут уверенной диктовки у присутствующих начинает раскалываться голова. Еще пять минут – и привет, апатия!
Преподаватель одухотворенно излагает материал, прохаживаясь вдоль кафедры, а у студентов возникает ощущение, что терять им уже нечего, поскольку и без того всё давно потеряно. Поэтому можно смело хоронить мечты и планы, чтобы с чистой совестью предаться депрессии.
Вот такой у нас куратор. Зло тысячелетней выдержки в нём сидит, не иначе.
Однако мы с подругой почему-то куратороустойчивы и довольно кураторонезависимы, раз умудряемся в его присутствии умирать со смеху на последнем ряду. Ума не приложу, в чём подвох.
В общем, бесим мы его неимоверно, только он виду не подаёт, добреньким прикидывается. И исподтишка бьёт, исподтишка. Сначала контрольные наши не засчитал, хотя лично Кагата у нас умница и отличница, а я своё раздолбайство искореняю путём приобретения чугунной задницы и усиленной зубрёжки формул.
Теперь болото ему в сад превратить, видите ли, приспичило.
Я уже пыталась убиться о талмуд по магическому природоведению из чувства своей полной никчёмности, честно. Кагата в последний момент спасла.
А сейчас куратор, видимо, решил прикончить меня быстродействующим ядом своей надменной улыбки и закрепить результат пронзающим навылет взглядом.
Кагата заживляла мои раны плодами устного народного творчества. То есть сплетнями.
– Говорят, едва он в нашу академию перевелся, как принялся паясничать, – жизнеутверждающе шептала она. – Что значит паясничать? Ну, смотри. Деус Ним выбирает жертву – это раз. Парень, девушка, неважно. Деус Ним кормит жертву мороженым. Непременно клубничным. Непременно в приватной обстановке. Это два. Деус Ним замахивается на жертву – там же, в укромном уголке. Это три. И-и-и-и…
Она до безобразия затянула своё «и», после чего придвинулась ко мне вместе со стулом.
– И целует.
– Что? – ошеломленно переспросила я.
– Це-лу-ет! – по слогам выдохнула она мне в ушную раковину.
Я в изумлении отстранилась.
– Псих?
– Больше тебе скажу. Маньяк! – рассмеялась Кагата.
Наши с профессором взгляды встретились и даже как будто друг о дружку споткнулись. Едва ли этот выбритый, лощёный материал для сплетен отвечал моим представлениям о маньяке.
Визуальный контрудар лишил его равновесия и привёл в замешательство, вызывая непроизвольные лицевые конвульсии. Кривизна ухмылки не по канону. Дёргающийся глаз. Пылающие кончики ушей. О, да это прогресс, доложу я вам!
Если хочешь преуспеть, демонстрируй уверенность. Работает стопроцентно. Блефовать разрешается.
Поднабравшись этой самой уверенности, я уставилась на Деуса Нима с нескрываемым триумфом.