Ядовитый воздух свободы

Лежа на груди Арнольда Нахмана, который крепко спал, ровно и глубоко дыша, она чувствовала лишь тупую ноющую боль. Но не физическую. Перед глазами то и дело вставало личико Луи и мрачное и благородное лицо бывшего мужа. Она почти не могла общаться с Анри-Мишелем, который поразительно быстро рос, но все чаще оставался на попечении нянь. Она, кажется, теряла способность говорить с Арнольдом. Нет, она не устала от него. Он ее по-прежнему пленял. Он стал самым молодым профессором в истории Спутника-7, с кажущейся легкостью совмещая научную и административную деятельность. Констанция восхищалась Нахманом, завидовала сама себе, когда имела возможность попасть на его лекции. Да даже во время рабочих собраний производственной группы в «Сигме» — сходила с ума от ревности и счастья, наблюдая за тем, как на него реагируют практически все работницы. Практически все, кого она обставила. Но в момент, когда супруги оставались наедине, что-то ломалось.

Констанция провела пальцами по его груди и прикрыла глаза, почувствовав, как рука ученого слегка сжалась на ее талии. Нахман не проснулся.

Вчера они долго спорили. А потом — помирились. Как в старые добрые времена. Бурно и страстно. Он крепко уснул, а она много часов пролежала на нем, рассматривая такие родные и одновременно такие чужие черты его аристократического лица.

Что-то было не так. Что-то не устраивало ее в этих отношениях. Внутри себя она прощалась с Арнольдом. Прощалась с этим городом, со вторым уже сыном. И не понимала почему. Как будто кто-то перепутал пробирки и вместо «алекситимии» вколол ей «избегание».

Сегодня Нахман должен был уехать в командировку. С минуты на минуту прозвонит его будильник. Арнольд встанет. В лучшем случае поцелует ее в щеку. В худшем — просто уйдет собираться и исчезнет, растворившись в утренней дымке.

«Ты знала, кому говорила “да”, Констанция», — раз за разом напоминала себе женщина.

Невозможно все предусмотреть.

Констанция осторожно выскользнула из-под одеяла. Сегодня уйдет она. И, может быть, напишет ему письмо, где честно расскажет о том, что с ней происходит, что происходило: о детстве, о брате, о брошенной семье, об операции и навсегда измененной внешности.

Контрастный душ привел женщину в чувство и настроил на рабочий лад. Она наспех оделась, оставила Арнольду записку, чтобы не искал и не ждал, мол, на работе, и выскочила из дома.

Лаборатория «Сигма»

Негромкий скрип двери привел Констанцию в чувство. Женщина подняла голову и поняла, что умудрилась заснуть на документах. Горела только настольная лампа, разгоняя сумрак, в кабинете было тихо и тепло. Большие шкафы, в которых хранились документы и сменная одежда, белели, напоминая костюмерные в театре. Констанция почти привыкла к тому, что в «Сигме» нет естественного света, почти сразу после переезда в этот кабинет она повесила большую картину с морским пейзажем. Ее всегда успокаивала вода.

Женщина огляделась, отыскивая источник звука, и ошеломленно замерла.

Теперь она была в комнате не одна. Мужчина закрыл за собой дверь, зафиксировал замок. Нежданного посетителя скрывал сумрак, но Констанция не могла его не узнать. Статный, обманчиво-благородный, с холодными темными глазами, в которых она видела лишь безумие и одержимость, он мог бы показаться привлекательным, если бы не надменная складка губ. Он улыбнулся, сбросил пиджак, зачем-то поставил к двери свободный стул и двинулся через кабинет, постепенно приближаясь к Констанции. И все огромное пространство этой комнаты сжалось, отсюда будто разом выкачали весь кислород. Женщина наконец вскочила с места и инстинктивно отступила. Ее спина уперлась в один из шкафов. Отовсюду доносились звуки. Где-то трещало оборудование, где-то кто-то шептал или шуршал, чье-то дыхание и бормотание, скрежет лаборатории и будто бы скрип самой земли, но когда мужчина приблизился, звуки отключили.

Констанция замерла, глупо раскрыв рот и глядя на него расширенными от ужаса глазами.

— Как ты сюда попал?

Он помахал у нее перед глазами свеженьким металлическим пропуском.

— Не-е-е-ет, — подобно раненому зверю, простонала Констанция, закрыв рот руками.

Он улыбнулся. Сделал еще несколько шагов к ней. Закричать она не успела. Он метнулся и положил ледяную руку на ее губы. Его лицо оказалось совсем близко, и она почувствовала то, о чем хотела бы забыть. То, в чем взрослела, и то, от чего десятилетиями вскакивала посреди ночи: безумную смесь обезоруживающего, бесконечного ужаса и животного, глубинного возбуждения. Сердце застучало как сумасшедшее, в глазах потемнело, а между ног стало мокро, но в этом не было ничего приятного.

— Как ты можешь быть такой жестокой? Такой равнодушной?

— Я?! — Она схватилась за горло, как человек, которому внезапно перекрыли кислород.

— Я любил тебя, я боготворил тебя, я с ума по тебе сходил. Я жизни своей без тебя не мыслил. Когда ты ушла, я думал, что…

— Это не любовь, это…