Ядро ореха. Распад ядра

Эта характеристика, данная Нагаеву одним из его товарищей, чуть не самая вежливая, и она оправдывается. Семеныч ведет себя как законченный, закоренелый и убежденный жлоб. Не доверяя прорабу, он сам замеряет вынутые за смену кубометры. Вечно хмурый, он думает только о своих кубах, ревниво высчитывая заработанное. Он работает как зверь, работает в жару, работает до обморока и, очнувшись после обморока, шепчет белыми губами: «Ковш опустите…» — это единственная мысль, которая владела им, когда, теряя сознание, он вываливался из кабины, — опустить ковш! Нагаев узок, замкнут, нацелен на одно, и это одно, владеющее им безраздельно: ковши — кубы — деньги…

Но перед нами непросто очередной типаж стяжателя, укрывшегося под маской передовика. В этом случае достаточно было бы сорвать маску, да и стяжатель нынче в книгах не таков пошел: он не станет громогласно признаваться в своих истинных вожделениях, скорее всего он попытается скрыть их, подладиться под окружающих, притвориться: разоблачи его — и ты дошел до дна характера.

Нагаев отнюдь не намерен ни притворяться, ни подлаживаться. Он не спорит ни с тем, что он жлоб, ни с тем, что ему «свой интерес важно», ни с тем, что его не за что любить. Вся штука в том, что Нагаев и не хочет, чтобы его любили! Мрачный, замкнувшийся, углубленный в свое, он не занимается опровержением тех характеристик, которыми его награждают ребята: «Да леший с ним» — вот и весь его сказ. «Я об своей жизни думать должен, обо мне ни у кого голова не болит…»

Увы, и Впрямь такого не сагитируешь, по словам В. Кожевникова, взобравшись на ящик из-под болтов и произнеся зажигательную речь. Тут действительно нужно прицельное внимание… Потому что та скорлупа стяжательства, которую мы обнаружили в Нагаеве под шелухой славы передовика, тоже ведь не ядро! Раскусить такого Нагаева не просто… А Трифонов хочет раскусить.

Он испытывает своего героя любовью. Ангел-искуситель является к Нагаеву в виде белобрысой, горластой и доверчивой дивчины, дочери нагаевекого напарника. Нагаев, который чуть не вдвое старше двадцатилетней Марины, проходит в отношении к ней последовательно стадии досады, что в их будке появился новый жилец, глубочайшего равнодушия, поскольку женщин он не переносит, считая, что от них между людьми только раздор, смутного беспокойства и, наконец…

Впрочем, Нагаев не анализирует своих чувств. Все происходит слишком быстро и драматично. Песчаная буря застает Марину в километре от лагеря, в степи, куда она ушла за топливом. Не найдя Марины в будке и даже не поняв еще, что происходит с ним самим, Нагаев кидается в пески и, проползя километр, находит ее насмерть перепуганной — в эту секунду он ненавидит ее за то, что из-за нее он испытал унизительное чувство страха; задыхаясь от песка, они идут в лагерь, их встречают вышедшие на поиски ребята…

Для ребят эта история завершается наутро, когда Нагаев и Марина объявляют о своей женитьбе.

Для нас это лишь начало истории — начало проникновения в нагаевский характер. Трудно сказать, любовь ли толкнула его на самопожертвование или самопожертвование толкнуло к любви, но за стяжателем на мгновение открылся человек: завеса приподнялась на мгновение!

И в этот момент Ю. Трифонов, увлеченный грандиозной панорамой стройки, надолго покидает своего героя. И пока писатель, приняв облик молодого журналиста Корышева, вникает в инженерные тонкости проекта трассы, пока изучает характер своего редактора, пока решает, как ему вести себя с некоей Катей, подругой некоего футболиста Алика, пока занимается сотнями других увлекательных вещей, — Нагаев со своим экскаватором остается где-то на третьем плане, но тревога не покидает нас: что же он такое — Семен Нагаев?

Хорошо. Он работает как зверь. У него — десятки тысяч на книжке. Он хочет купить автомашину.

Дальше?!

Вопрос о цели существования преследует Нагаева; в сущности, это подспудный смысл всех разговоров, которые он ведет с людьми; Нагаев каждый раз неожиданно натыкается на этот вопрос и каждый раз в необычайном раздражении обрывает разговор, словно боясь его. Канал в пустыне? Ему наплевать на это. Его дело выдавать кубы. Деньги на книжке? Это никого не касается, сколько есть — все его. Захочет — пропьет. Захочет — машину купит. «А машина для чего?» — допытывается Марина. «Дурочку-то не ломай, — щурится Нагаев. — Не знаешь, машина для чего?»

А ведь Нагаев не знает, для чего ему все это. Он боится рассуждать на такие темы, потому что они выдают самую больную его, самую запрятанную, от себя скрытую думу: он никому не нужен. В самом деле, зачем Нагаеву деньги? Ни один из традиционных пороков ему не свойствен: вино он пьет крайне редко, женщинами «не интересуется», в город развлекаться не ездит: он «на такие пустяки времени не тратил». Что же для него не пустяки? Где сердцевина, ядро характера?