Слова кабинет-секретаря вызвали явное замешательство. Ведь наследниками престола могли считаться многие. И сын казненного императором его сына Алексея – Петр, и малолетние дочери Петра I и Екатерины – Анна и Елизавета, и племянницы Петра I, дочери его старшего брата Ивана – Анна, Екатерина и Прасковья. Анна занимала герцогский трон в Курляндии, Екатерина была герцогиней в Мекленбурге, а Прасковья жила в Москве, не будучи замужем. Не говоря уже о том, что претенденткой на трон оставалась венчанная годом ранее императорской короной Екатерина Алексеевна, жена самодержца российского.
Кто-то выкрикнул призыв спросить изволения у народа: выбрать преемника Петра, как веком ранее призвали на московский престол Михаила Романова и как сорок с лишним лет назад избирали самого государя!.. Но на крикуна зацыкали со всех сторон: довольно стране прежних смутных времен!
Один за другим сановники наперегонки принялись высказывать свои предпочтения. Это длилось недолго. Обрезав всех, слово взял граф Петр Толстой, глава петровской Тайной канцелярии. С присущей ему подчеркнутой обходительностью он напомнил, что в 1722 году император отменил действовавший прежде порядок престолонаследия: не может больше быть никакого соборного избрания государя, теперь действует только его собственное завещание.
– А раз личного назначения преемника царствовавшим монархом нет, – закончил свою речь Толстой, – править Россией должна та, которую сам государь провозгласил во время коронации своей наследницей. Та, кому он больше всех доверял…
Сановник поправил букли пышного парика и под одобрительный гул гвардейских офицеров многозначительно взглянул на Екатерину.
Противники Екатерины из лагеря юного Петра, сына убитого царевича Алексея, зароптали и затопали. Но не растерявшийся Александр Меншиков, некогда ближайший наперсник царя, четверть века назад подаривший ему как военный трофей латышскую служанку Марту Скавронскую, ставшую женой императора Екатериной, вытолкнул вперед архиепископа Псковского и Нарвского Феофана Прокоповича. Тот, известный говорун, нужных слов долго искать не стал. Сославшись на всякий случай на Святое Писание, перешел к главному:
– Да помните ли вы, дети Господни, слова государя во время коронации матушки Екатерины? Петр Великий сказал, что возводит ее на престол, дабы та царствовала после его смерти. Разве не так? Али у кого-то из вас память укоротило?..
Никого с короткой памятью в зале, на удивление, не оказалось. Правда, еще убедительнее забывчивых вразумил сразу после попрека Феофана генерал-аншеф Преображенского полка старый боец Иван Бутурлин. Он подошел к затянутому инеем окну, отворил его и махнул рукой: со стороны Невы раздался барабанный бой двух полков. Окружившие дворец гвардейцы оказались лучшим аргументом в пользу провозглашения первой российской императрицы – Екатерины.
Не терявший инициативы Меншиков, опальный Светлейший князь и генералиссимус всех Российских войск, бросился коршуном в центр залы. И зазвучал, захлебываясь от демонстративного восторга:
– Любезные господа, возлюбленные браты мои, теперь мне не нужно никакого духовного завещания государя! Свидетельство ваше слишком ценно и достаточно. Да здравствует наша государыня-императрица Екатерина, самодержица всероссийская!
Гул одобрения этих слов разрастался среди присутствовавших по мере того, как до них доходило тихо оброненное – вроде бы ненароком – обещание одного из гвардейских офицеров размозжить о стену голову любому, кому неугодна будет императрица Екатерина. А торжествующий Меншиков, ранее других почувствовавший остроту момента, подошел к застывшей в ожидании своей судьбы, едва дышащей Екатерине и, подобострастно наклонившись, словно припадая к ее ногам, высокопарно изрек:
– Всемилостивейшая государыня, мы признаем тебя на шею и посвящаем тебе и имущество, и жизнь нашу!..
Так завершилась история скоропостижной смерти Петра Великого. История поистине детективная. Ведь, по многочисленным отзывам современников, первый российский император скончался при более чем странных обстоятельствах. И тут не совсем понятна роль шевалье Жака де Кампредона, первого дипломатического представителя Франции в России. Этот ловкий дипломат и царедворец был так точно и детально информирован о происходящем в санкт-петербургском дворе и так оперативно – при тогдашнем отсутствии, естественно, интернета, телеграфа и телефона – сообщал свои реляции в Париж королю Людовику XV, что сегодня остается только восхищаться. Или теряться в догадках о непосредственной причастности шевалье к трагическим событиям в России трехсотлетней давности?
Судите сами. То, о чем я буду рассказывать, в значительной степени составлено по дипломатическим реляциям Жака де Кампредона.