Яды в нашей пище

Токсичность пестицида характеризуют обычно величиной L₅₀ для подопытных животных: это такое количество, введение которого в организм приводит к гибели 50% животных (определенного вида — как правило, крыс). Эта острая токсичность легко измеряется и производит большое впечатление. Она позволяет сравнивать различные биологически активные вещества и — ввиду опасности ошибки, неумышленного применения или преступных действий — распределять их по классам токсичности согласно «Закону о ядах».

Эту характеристику острой токсичности используют в случаях необходимости оценки отравлений инсектицидами. В США один случай смертельного отравления пестицидами (за 1 год) приходится на один миллион жителей. Больше половины всех случаев отравления — это отравление у детей в возрасте до 10 лет. Из числа пострадавших детей, поступивших в детскую клинику Аарау в 1955 году, таких отравлений было 0,6% и в 1971 г. — 2,5%. Однако считают, что общий процент смертности от отравлений не увеличился.

В беседах, докладах и лекциях я всегда придерживался той точки зрения, что острая токсичность пестицидов не имеет большого значения. В основе такого утверждения был мой личный опыт паразитолога — я знал, что единичный больной сыпным тифом в сообществе людей, не зараженных платяными вшами, не представляет никакого интереса для эпидемиологии: нет платяных вшей — значит, сыпной тиф не будет распространяться.

Понятно, что моя постановка вопроса провокационна. Цель ее — обратить внимание на то, что смертные случаи так или иначе всегда регистрируются и вызывают тревогу, поэтому не следует привлекать особое внимание к случаям острого отравления; но то, что далеко не столь очевидно, — это опасность хронического отравления людей, или «метатоксичность» биологически активного вещества: она-то практически не поддается целенаправленной оценке и обнаружению.

На один случай смертельного отравления пестицидами приходится примерно тысяча более или менее легких случаев, и примерно сто из них — явные отравления, иногда даже с тяжелыми симптомами. Но в этой тысяче не учтены случаи причинения ущерба здоровью в результате хронического воздействия остаточных количеств пестицидов. Мы должны считаться с тем, что число таких случаев во много раз больше.

Эта обширная область настолько сложна, что она уже стала почти необозримой. Дело прежде всего в том, что она еще слишком мало изучена. А это в свою очередь обусловлено не только тем, что тщательные проверки стоят дорого и требуют много времени, но главным образом трудностью решения вопроса, что и как следует проверять, — ведь нет (и, вероятно, не может быть) стандартных методов, позволяющих делать общие заключения. И все-таки (или именно поэтому) я привожу здесь многие факты из мозаики уже известного, рискуя не только обнаружить пробелы именно в этой области, но и увидеть, что в том или ином случае придется пересмотреть те или иные данные.

Больше всего нам известно о нейротоксическом действии инсектицидов. Согласно данным венгерских исследователей, остаточные количества ДДТ могут вызывать неконтролируемую активность мозга, которая никак не проявляется в электроэнцефалограмме. Такие неврологические нарушения при наличии даже малых остаточных количеств ДДТ в мозгу могут поставить под угрозу само выживание того или иного вида птиц.

Скорее всего такого рода минимальные нейротоксические воздействия поддаются выявлению при исследовании обучаемости. Именно в таких случаях существенную роль играет направление, развиваемое в СССР, — рефлексотоксикология.

Менее изучены, хотя в принципе легче поддаются оценке, аномалии развития, связанные с эмбриотоксическими воздействиями. Вредность метилртути, попадающей в пищевые цепи, проявляется обычно уже при ее концентрациях порядка 10–7, а концентрации порядка 10–9 способны вызывать у лягушки Rana pipiens селективные аномалии развития и даже полностью прекращать дальнейшее развитие эмбриона. Катастрофа с талидомидом показала, что существуют вещества, способные уже в микродозах вызывать губительные эффекты. Но это не значит, что каждый инсектицид обязательно столь же коварен. Однако, согласно теории вероятностей, мы можем ожидать, что среди сотен инсектицидов может найтись один дьявольски опасный.

Весь опыт применения инсектицидов показывает, что у некоторых из них после нескольких лет их широкого использования вдруг проявляется побочное действие, которого никто не предполагал — уже потому, что эффект оказывается неожиданно совсем иным, чем у других известных биологически активных веществ. Этот опыт должен служить предостережением и подготовлять нас к тому, что у любого нового активного вещества даже после самой тщательной проверки спустя несколько лет могут проявиться коварные свойства.

Еще сложнее ситуация, когда вредное действие проявляется лишь в одном из последующих поколений. Например, в опытах со скармливанием кельтана мышам уродства возникали только в третьем поколении (F₃).