Яга

Чернобог щелкнул пальцами, и мгновенно исчез, вернувшись на поле битвы. В лесу проявился нарастающий гул. Вороны продолжали крутить над лесом живое каркающее колесо, которое становилось все шире и темнее. Крики ворон нестройным хором неслись из тысяч орущих глоток. Они слились в постоянный гвалт, хоть уши затыкай, но приближающийся гул возник по другой причине.

– Беги, – прошипел Аука. Леший еще ускорился, почти побежал.

– Кто там? – закрутил головой Иван, пытаясь понять источник опасности.

– Беги, дуралей! – повторил леший. – Убьют!

И тогда княжич послушался. Зловещий гул приближался, да и вороны все громче и громче кричали над головой, пролетая все ниже и ниже. По спине парня пробежал холодок плохого предчувствия, а камни проносились под ногами, приближая их к мерзкому капищу.

Аука скрипел и разваливался на глазах, но пока еще держался. Он терял ветви и куски коры, но заветную кувалду старательно нес туда, куда повелела хозяйка. Княжич не отставал, но, несмотря на молодость, Иванушка бежать уже подустал, раскраснелся, боевой шлем варяжского царя упал с головы и укатился в траву. Возвращаться за ним княжич не стал, опасаясь потерять из виду лешего.

Спина лесного обитателя и так скрылась за очередным поворотом дороги.

Иван невольно оглянулся и прибавил ходу – там, позади что-то его догоняло – что-то большое, склизкое и омерзительное.

Иванушка не стал дожидаться этого нового врага, побежал за лешим, отводя в сторону плотные космы каких-то противных кустов – затхлый запах тины выдавал близость болота. Вот-вот откроются прибрежные линзы темной воды, и тогда проявится в Яви вечный перевернутый трон, жестокий заклан-камень, темное капище, к которому уже целую вечность ведет и ведет своих жертв в одну сторону древняя дорога Чернобога.

Оно уже близко – это страшное, пропитанное кровью место, вплотную примыкающее к черной трясине.

Иванушка налетел на остановившегося лешего.

– Дальше к трону Лютобога ты пойдешь один, – промолвил Аука. – Возьми молот Перуна, теперь он твой. А я попробую задержать царицу гадюк Ламию. Она нас уже догнала.

Глава 19. Чья эта смерть?

Леший аккуратно опустил на землю божественную кувалду, пристально посмотрел на Иванушку и сказал:

– Иди. До капища девять шагов, а я взадпятки пойду – змею встречу.

Аука повернулся и пошел навстречу усиливающемуся противному гулу.

Огромная, опасная, отливающая ночной мглой и смертью чешуйчатая царица северных змей приблизилась к перегородившему путь лешему.

– Я – Ламия! – громогласно зашипела свернувшаяся напряженными кольцами змея. Готовая рвануться вперед, готовая убить и растерзать по воле Чернобога, она смотрела непроницаемыми глазами на Ауку и почему-то медлила с атакой. Не этого противника искала она, не его должна была остановить.

– Уйди с дороги, лесной житель, – вновь оглушительно прошипела Ламия. – Ты мне не нужен.

– Это лес хозяйки, – проскрипел Аука. – Она скоро вернется, и тогда ты пожалеешь!

– О чем мне жалеть, – змея поднялась в рост человека и неожиданно рванулась в атаку. Ее голова размером с голову взрослого быка ударила в грудь лешего, после чего толстые змеиные кольца обвили тело Ауки. Пасть распахнулась. – Царица змей попыталась схватить и оторвать лешему голову, но преданный слуга Бабы Яги и верный защитник Иванушки сам ухватился бугристыми руками за извивающееся тело Ламии и изо всех сил принялся душить змею.

Оба противника давили и давили друг друга. Змея хрипела, но продолжала сжимать кольца вокруг туловища несдающегося лешего.

Противостояние затягивалось. Этот неподвижный, но напряженный бой не мог продолжаться вечно… Тело лешего громко хрустнуло и переломилось пополам, руки замерли двумя корягами. Ламия ухватила пастью голову лесного существа, вмиг оторвала ее и выплюнула, с удивлением обнаружив, что сражается с обыкновенным, старым, при этом еще и засохшим пнем.

Неведомо откуда появившийся Иванушка с диким криком подбежал к чудищу и со всего маху ударил Ламию… кувалдой Перуна!

Царица всех северных гадов дернулась. Она попыталась уклониться от страшного оружия, но рука поверженного лешего так некстати уткнулась в корень и змея не успела. Не успела увернуться.

Удар пришелся чуть ниже основания черепа, голова подломилась – и огромная змея забилась в конвульсиях. Она хаотично хлестала огромным хвостом, а княжич Иванушка с удивлением взирал на зажатую в руках удивительную рукоять пятипудовой кувалды Перуна. Инкрустация молота искрилась и переливалась. В расширенных зрачках парня отражались божественной красоты бегущие огненные дорожки.

Но Иванушка удивлялся не красоте молота, а тому обстоятельству, что он не только смог поднять эту неимоверную тяжесть, но даже смог этим сражаться.

В разбросанных вокруг ветках, нагромождениях корней и сухих коряг юный княжич не смог опознать погибшего лешего. Когда-то Аука вышел из бурелома и валежника, а вот теперь, после своей гибели, вновь растворился в лесных дебрях.