Ягода. Смерть главного чекиста (сборник)

Преемник Ленина на посту Председателя Совета Народных Комиссаров, Рыков был одним из основателей партии большевиков и одним из тех, кто совершил социалистическую революцию. При Ленине и Троцком Рыков возглавлял ВСНХ. Будучи противником сталинского рывка в коллективизации, он был понижен в должности. Однако когда я познакомился с ним, он еще оставался членом правительства и занимал пост наркома связи. Что более важно, официально он еще числился членом ЦК.

Я часто видел Рыкова на прогулках. Если он не был с женой, то гулял один. Я никогда не встречал рядом с ним кого-нибудь из деятелей партии и правительства. Часто перед ваннами в нашем санатории выстраивалась очередь. Обычно люди помоложе уступали свою очередь более старшим товарищам. Для Рыкова этого никогда не делалось, хотя номинально он был рангом выше всех отдыхавших в Кисловодске в то время. Все старались держаться от него подальше. В осведомленных кругах партии Рыков был уже политическим покойником.

Наступила годовщина Октября. В тот вечер в зале санатория было организовано празднование. Произносились речи, восхвалявшие Сталина как «отца народов», «гения из гениев рабочих мира». Было много выпивки. К полночи атмосфера стала вполне праздничной.

Вдруг один из товарищей за моим столиком с презрением воскликнул:

– Смотрите, Рыков!

Как всегда небрежно одетый, вошел Рыков, на его красивом лице была вымученная улыбка. Его одежда была поношенной, галстук завязан неровно, волосы растрепаны, большие темные глаза смотрели на веселую толпу как бы сквозь туман. Будто внезапно возникло привидение. Это была тень героического периода революции, тень человека, боровшегося вместе с Лениным и Троцким и одержавшего победу, которая отмечалась в этом зале.

Насмешку моего соседа тут же подхватили другие. Бюрократы громко обменивались издевательскими замечаниями о Рыкове. Никто не предложил ему сесть. Организатор праздника метался от одного столика к другому, не обращая на Рыкова ни малейшего внимания. Через некоторое время несколько стопроцентных сталинистов подошли к нему и начали насмехаться. Одним из них был секретарь парторганизации Донецкого угольного бассейна. Он хвастался Рыкову показателями добычи угля в своем регионе:

– Мы делаем большие дела, мы строим социализм. Долго вы и вам подобные будут продолжать будоражить партию?

Рыков не нашелся что ответить на эту стереотипную фразу, часто произносимую в Кремле. Он сказал что-то уклончивое и попытался переменить тему. Было ясно, что ему хотелось найти какое-то взаимопонимание с собравшимися. Я присоединился к небольшой группе около него. В зале было немало таких, кто хотел бы поговорить с Рыковым, но не отваживался. Их сразу же взяли бы на заметку как оппозиционеров.

Рыкову, прислонившемуся к стене, не предложили ни стула, ни бокала. Он ушел, как и пришел, в одиночестве и продолжал оставаться в тени в течение ряда лет, пока Сталину не потребовалась его жизнь. Тогда он оказался в центре внимания, сделав «признание», невероятность которого была очевидна.

* * *

Весной 1936 года, за пять месяцев до начала «процессов по делу о государственной измене», в осведомленных кругах Москвы уже знали, что готовится большой спектакль. Мы знали, что такой спектакль не пройдет без покаяний. Метод пыток, метод подтасовки фактов с помощью самодельных лжесвидетелей и метод переговоров между Кремлем и жертвами использовались одновременно для получения быстрых результатов.

Я могу говорить о физических пытках лишь настолько, насколько я узнал о них из первых рук. Я знал одного заключенного, которого заставляли стоять на протяжении всех дознаний с различными перерывами на протяжении 55 часов под слепящим светом ламп. Возможно, это была самая простая разновидность «третьей степени».

У меня была возможность обсудить слухи, ходившие недавно за рубежом, об изощренных, тайно использовавшихся для получения признаний формах пыток с одним из высших чинов ОГПУ.

Отказавшись подтвердить эти слухи как фантастические, он заметил:

– Разве вы не признаетесь, если простоите на одной ноге десять часов подряд?

Этот метод применялся к Бела Куну, главе недолговечной Венгерской Советской республики, который искал политического убежища в России и стал одним из лидеров Коминтерна. Этот всемирно известный революционер был арестован по приказу Сталина в мае 1937 года как «шпион гестапо».

Бела Кун был помещен в Бутырскую тюрьму в Москве, так как на Лубянке не было места. Он находился в камере со 140 другими заключенными, среди которых были такие выдающиеся деятели, как Маклевич, командующий морскими силами Советского Союза. Бела Куна брали на допрос и держали дольше других заключенных. Он должен был выстаивать на ногах по 10–20 часов, пока не падал в обморок. Когда его приводили обратно в камеру, ноги его были настолько опухшими, что он не мог стоять. После каждого допроса состояние его ухудшалось. Охранники обращались с ним с особой жестокостью.