Ягодка опять (СИ)

Напившись, пробалтываюсь Любке о том мужике, с которым переспала, и которого потом сама же нашла мертвым. Охает, ахает, качает головой. А я вдруг принимаюсь реветь. C кем и пореветь по такому вот поводу, если не с лучшей подругой? Реву так, что даже икать начинаю. Уж так мне того человека жаль! Так жаль!.. Кто его убил? Почему?

В каком все-таки страшном мире мы живем. Давеча вот Ванька включил телевизор, а там в новостях сюжет. Как раз о том, что неизвестные киллеры совершили попытку разделаться с каким-то там деятелем. Стреляли и даже подранили, но человек этот оказался везунчиком — добить его не удалось. Не могу смотреть. Слава богу Ванька, который попал на этот канал в поисках мультиков, переключает программу даже не досмотрев неинтересные ему новости до конца. Никто в этой чертовой стране не может жить спокойно и чувствовать себя в безопасности, ни крупный деятель, ни мелкий бомж…

А вообще непонятная история с тем мужиком, который… С которым… О Господи! С которым я провела ночь! Совершенно незабываемую, фантастическую ночь! С которым я испытала то, что не испытывала с моим теперь уже бывшим мужем уже много лет! А может и никогда! Я оказалась «цветком поздним». Истинный расцвет сексуальности у меня только-только начался, когда муж оставил меня… Так вот. Очень странный он был — этот мужик, которого я никак не могу забыть. Одет как бомж, а очки дорогие. И заплатил он тому дедку какие-то действительно большие деньги за аренду дачи. Причем на зиму! Ну кому нужна эта развалюха среди зимы? Только тому, кто хочет спрятаться. Какому-нибудь преступнику…

С другой стороны, если бы он был вором или убийцей, отпечатки его пальцев обязательно нашлись бы в полицейской базе… Или нет? Ладно. Гадай, не гадай, а с того света его все равно не вернешь…

Реву, подвывая. Рядом ревет Любка. Осознаю это не сразу. А когда понимаю, что к чему, даже сама плакать перестаю.

— Эй, подруга, ты чего это? Только не говори, что птичку жалко.

— Да фиг с ней птичкой! Я из-за нас. Из-за баб. Все-таки какие же мы разнесчастные из-за этих проклятых мужиков!

— Да ладно! Тебе-то грех жаловаться! Вертишь ими, как хочешь.

— Верчу, блин! И думаешь отчего? От собственных комплексов. Боюсь, что меня бросят. Боюсь, что слишком больно будет тогда. Вот и бросаю сама, чтобы первой успеть. Как только начинает казаться, что ко мне охладевать начинают…

— Люб! Ты какую-то ерунду…

— Да не ерунду, блин! Мне бы уже давным-давно вертеть перестать, трусить перестать, женить на себе кого-нибудь нормального, без дури и выпендрежа, ребеночка родить. Так ведь нет. Все верчу. Кручу-верчу, обмануть хочу… Кого, блин? Себя, блин!

Машет рукой и принимается трубно сморкаться. Смотрю на нее, прищурившись. Что это на подругу мою нашло-то? Сама ведь заявляла всегда, что замуж — ни ногой. Что ж это получается? Все это были пустые лозунги? Вот тебе и на! А я-то думала, что уж кого-кого, а Любку свою знаю как облупленную…

Мы ведь с ней познакомились сто лет назад, еще в пионерском лагере. Была она тогда самой высокой в нашем отряде. Выше всех мальчишек. Ростом почти с вожатого. Плечи — широченные, бедра узкие. Плаванием серьезно занималась. И дзюдо. От женщины — ничего. Только отчаянно голубые глазищи в пол лица и буйная рыжая шевелюра. Дразнили ее исключительно «дылдой» и «доской». Правда только изловчившись как-то так, чтобы она не смогла догнать и отметелить. Сейчас глянешь на нее, и даже не верится, что когда-то эта роскошная женщина была настоящим гадким утенком…

Помню как-то один из наших парней — главный красавчик в отряде, по которому все мы, и Любка в том числе, тайком сохли, с издевкой спросил ее:

— Тебя, Крылова, за мужика никогда не принимали?

На что Любка, которая и тогда за словом в карман не лезла, ответила так, что хохотал потом весь лагерь. Изящненько до полного умопомрачения. И просто. Всего лишь спросила в ответ:

— А тебя?..

Наш красавчик после этого и сдулся… Но все равно ситуацию это изменило мало. На всех наших пионерских дискотеках во время медленных танцев Любка моя подпирала стенку. Неровно дышал к ней только один мальчик. Да вот беда — был он ниже Любки на целую голову, очкаст, прыщав, стеснителен и вообще как-то нескладен. В общем — недоразумение, а не кавалер. Любка на него величаво не обращала внимания. А он страдал так очевидно, что даже мальчишки, которые было начали над ним крепко издеваться, и то оставили несчастного в покое. Правду говорят: «Нельзя смеяться над больными людьми».

А ровно через год после этого Любка за одно лето стремительно и неудержимо превратилась из мужиковатого подростка непонятного пола в роскошную юную валькирию с тончайшей талией, непонятно откуда взявшимся бюстом весьма примечательных размеров и крутыми бедрами греческих богинь. Теперь первые парни в любой компании тут же оказывались у ее ног, но она им прежних своих мучений не простила. Ох как не простила!