Яичница

– Грешен, грешен! – Подсудимый два раза кивнул головой. – Но не виновен! Мои грехи не видны. Я и сам их не всегда вижу. А что до окружающих, то они и слушают-то меня без всякой охоты. А видеть и вовсе не замечают. С меня пример никто не берёт. Так что не опасен я для общества с этой позиции. Мой защитник, как вы его назвали гражданин судья, не уделил внимания этому факту, так что прошу, господа присяжные, очень учесть его. Да и какой он мой защитник, когда он из той же честной компании? Поварёнок… – с последними словами подсудимый кивнув, обратился в зал и развернул руки ладонями вверх, словно напоминая слушателям про этого поварёнка, как будто известного всем.

– Подсудимый, хочу напомнить вам, что мы собрались здесь не рассматривать опасность позиции, чьей бы то ни было, а определить наличие и степень вашей вины, – монотонно сказал судья, не показав более никаких эмоций. Лишь досада, сморщив его потный лоб, выразила степень его усталости. Он помолчал. Ему было лень даже говорить. Наконец, сделав над собой усилие, он добавил, – если она обнаружится. – И опять обмакнул лоб платком.

Вечер не принёс желанной прохлады. Наоборот, духота стала более плотной, липкой и любое движение обжигалось тяжёлым воздухом. Это усложняло работу присяжных, делало их раздражительными, а подсудимого – невольным виновником этих тягот. В таких условиях жара есть самый грозный обвинитель и неопровержимый факт, и никого не должно удивлять, что вина может найтись там, где её никогда не было. Лишь бы поскорее покончить с этим мучением.