Яик – светлая река

При слове «Хайреке» Хаким с ног до головы оглядел усатого. «Неужели это тот самый Хайролла, которого я ищу? Мендигерей говорил о нем – это человек с душой ребенка, он скромен, друг чабанов. Так неужели это он?» – думал Хаким, не решаясь подробнее расспросить об этом человеке.

– Сам я родом из устья Шалкар, – сказал он, – но у меня было небольшое дело, с которым я и держал путь к Тилеуберли.

Бойкий табунщик не замедлил снова вступить в разговор:

– Вот они перед тобой – и Тилеуберли и Абыз. А может, ты держишь путь к дому волостного? – И, не в силах больше сдерживаться, он перешел к любимой теме разговора – о лошадях: – Глянь-ка, как выгибает грудь эта серая кобылица! Какая красавица! С ней не сравняться вороному жеребцу волостного, хоть тот, пес его в печенку толкни, быстроходен как черт!

Обойдя Хакима, он любовно оглядел крутой круп его кобылицы, густой шелковистый хвост и похлопал лошадь по бокам.

– Хороша! Ой, хороша! – причмокивая языком, проговорил он и даже погладил мохнатую с завитками шерсть лошади.

Мысли беспорядочно толпились в голове Хакима: «…Волостной… вороной жеребец… Да это же говорилось о том известном волостном! Ведь на него был недавно совершен набег с целью освободить учителя Халена! Этот самый быстроходный вороной скакун и спас тебя, иначе ты бы попал к нам в руки… И на этот раз, видимо, спас тебя вороной красавец – на его широкой спине ты ускакал в Джамбейту. Но ты мне сейчас не нужен, я жду встречи с другим человеком». И Хаким еще раз внимательно оглядел черноусого.

Точно поняв его взгляд, черноусый спросил:

– Говоришь, братишка, ты родом с берегов Шалкара. Так кто же твои родители?

Хаким поведал о себе.

– М-м-м, – неопределенно промычал черноусый, и Хакиму было неясно, одобряет он или нет родню его.

И Хаким решился.

– А может быть, вас зовут Хайролла? Извините меня, ага, если я ошибся в своих догадках, – проговорил он, терзаемый желанием узнать имя этого человека.

– Да, дорогой мой, меня зовут Хайролла Габидоллин. Знаю я и твоего отца. Слышал я и о смерти хаджи Жунуса… Да будет земля ему пухом. Хороший был человек.

И Хайролла соболезнующе покачал головой.

Хакиму показалось, что сердце его перестало биться. Лицо его страшно побледнело, глаза расширились, губы беспомощно задрожали, как у ребенка, готового заплакать. Он вдруг, внезапно отвернувшись, невольно потянул свою лошадь за поводья, и она стала переступать ногами, не двигаясь с места.

Хайролла не догадывался, что Хаким не знал о смерти отца, и удивился, видя, как побледнело лицо Хакима, как дрогнул у него голос.

– У меня к вам дело. Отойдем в сторонку…

– Сейчас, сейчас. Я и сам, знаешь, собирался в аул. Пришел на пастбище, так разве скоро уйдешь от этих ребят? Им же скучно одним в степи, вот и расспрашивают о том о сем, – проговорил Хайролла, шагая к подветренной стороне таволги, где была привязана его лошадь.

Никогда раньше не видел Хаким этого человека. И сейчас ему хотелось только одного – передать ему то, что нужно, и скорее расстаться с ним, отойти куда-нибудь дальше и – дать волю слезам… А пока горький комок стоял в его горле, мешал говорить.

– Руководители Совдепа предложили вам распространить эти прокламации, – проговорил он чужим, деревянным голосом. – Возьмите. Что делать дальше с ними – вы знаете!

Раскрыв переметную суму, Хаким дал Хайролле сверток и поспешно добавил:

– Будьте здоровы, ага!

Серая кобыла, застоявшаяся на холоду, с места взяла в карьер. Взвилась снежная пыль – и Хаким исчез.

Хайролла грустно глядел ему вслед, засовывая бумаги за пазуху.

– Эх, как торопится! – вздохнул он. – Я даже не успел порасспросить его обо всем. Плохо, когда человек остается наедине со своим горем…

Когда силуэт Хакима стал крохотным, а потом и вовсе невидимым, Хайролла отогнул край одной из листовок. «Пяти известным старейшинам Байбакты! Всем гражданам, которые заботятся о благе народа! Слушайте, батраки, скотоводы, бедняки!» – прочел он и улыбнулся. Потом сказал табунщикам:

– Холодный нынче день, джигиты! Пошли-ка греться в аул! К тому же у меня есть там дела.

Табунщики не заставили себя просить вторично, и Хайролла повел их навстречу ветру в селение Сорок Юрт, которое недавно стало большим поселком.

Холоднее мороза была страшная весть, которую услышал неожиданно Хаким. Точно лед, холодила она его сердце. Он скакал вперед, пришпоривая коня; ветер свистел в его ушах, и ему было легче от этой быстрой скачки. Он не замечал, что колени его онемели, что лицо уже не чувствовало ледяного колючего ветра, а руки плохо держали поводья…

Наконец Хаким стал задыхаться. Придержав лошадь, он расстегнул ворот, вздохнул полной грудью. Оглядевшись кругом, он только теперь понял, что находится уже в окрестностях Алакуля.

Он ехал тихо, опустив поводья… Вот уже показались плоские крыши аула, послышался лай собак.