Яик уходит в море

   "Хивинцы" сегодня не надели казенных мундиров. Они стояли впереди всех в зеленых и синих бухарских халатах, в малиновых бешметах. На груди у них поблескивали воинские отличия - медали и кресты. И когда они успели перешить их с мундиров на халаты? Возле них стоял сумрачный Кабаев. Им улыбался урядник в отставке Поликарп Максимович Бизянов. Смешные были на них меховые шапки-купреи с гранями по бокам. Не шапки, а настоящие хивинские дыни! В мундире пришел на площадь один Стахей Вязниковцев.

   - Так как же, старики? Хочет кто потоптать сибирские дорожки? Али нет охотников? Тогда не мешкай, подходи, подписывай! Время дороже денег. К полудню поскачем на выборы в станицу.

   Делать нечего, надо было кому-то отвечать. Из рядов боком выдвинулся Бонифатий Ярахта. Он был на голову выше всех в толпе.

   - Мы все несогласные. Мы все одной веры. Всей командой!

   Он бросал с высоты не слова, а камни. Камни падали в озерную гладь притихшей толпы. Поручик заразительно захохотал.

   - Ой, чудило ты мученик, Бонифатий-Столпник! Был такой... Весь век пнем простоял. И ты вот, торчишь поверх всех, а думаешь, что среди сотни казаков одного умного не сыщется... Врешь!

   Что это? Казак даже не успел обидеться на грубость. Офицер вытянулся и стал еще тоньше и выше. Глаза его заблестели, как черная волчья ягода. Василист не узнал теперь его сухого голоса; далеко слышного по площади. С плетней взлетела стая напуганных воробьев.

   - Казаки, я уже говорил вам. Положение никак не коснется вашей веры. Оно даст вам волю. Будете сами выбирать станичных депутатов для надзора над войсковым хозяйством. Оно равняет бедных с богатыми в военной службе... Вот Бог, а вот порог! Кто за царя и за себя - отходи направо! Неразумные сбивайтесь влево и... пеняйте на себя!

   По толпе пошел гул. Ого, он хочет напугать не только воробьев!

   - Покажи цареву подпись! - с ненавистью глядя из-под дремучих бровей, прохрипел Кабаев. - Тогда поверим. Ваши градские скрипаперы удумали сами...

   Петру Семеновичу не понравился его собственный голос. Куда девались в нем переливчатые, грудные нотки! Стал он вдруг сиплым, чужим.

   - Покажи, покажи! Чего там еще! Без подписи не верим! - послышались злые выкрики из толпы.

   Офицер захохотал. Потом сразу оборвал смех и покачал головой:

   - Малайки вы несмышленые, темнота полунощная! Разве это возможно, без подписи монарха? Стыдно, казаки!

   Нет, он в самом деле разговаривал с ними, как с малыми ребятами.

   - По всей России вводится обязательная воинская повинность. Того требуют достоинство и мощь нашей родины. Весь мир щерится на наше процветание. Европа спит и видит, как бы заклевать нас. Рано ли, поздно ли, но война будет. Англичанка натравливает на нас Турцию. Неучи еще могут побеждать, люди без дисциплины -никогда! - Поручик начинал сердиться. - Одни мариупольские греки да евреи пытались не подчиниться мудрым велениям Государя. И вы, казаку с жидами? Позор! Выдумываете какую-то легендарную "владенну". Малевал вам ее пьяный иконописец под веселую руку.

   - Не позорь старинных казачьих правов! - Кабаев закричал на поручика злобно. Гнев душил его.

   Он дольше был не в силах сдерживаться.

   - Казачьих правов! - передразнил гнусавя Виктор Пантелеевич. - Сыны Тихого Дона, старшие ваши братья по оружию, с восторгом приняли Положение, выпили за здоровье своего Атамана Николая Александровича и за здоровье его величества. Желаете, старики, поднять чашу за свово Атаманушку, за свово Николая Александровича?

   Этот человек положительно все знал: обоих Атаманов и Уральского, и Донского, генералов Веревкина и Краснокутского, в самом деле звали одинаково.

   Минуту на площади было тихо, будто в брошенном доме. Ясно упало на толпу звучное чириканье воробьев, рассыпавшихся по куче тальника. Можно было подумать, что казаки собрались сюда, чтобы послушать этих дворовых соловьев.

   - Ну, что же, казаки? С пархатыми, значит? Сотник явно желал раздразнить казаков. Вызвать их поодиночке на измену Войску. Но уральцы исстари приучены действовать скопом. Кто же в самом деле решится выйти первым, опозорить себя навек?

   И все же невозможное случилось. Первым подался из рядов Стахей Вязниковцев, казак настоящих кровей, обедневший лишь за последние годы. Он почему-то снял с себя седую мерлушковую шапку-конфедератку и нес ее на отлете. Пальцы его крепко сжимали мохнатую тулью. Василист глядел на него испуганно. Гагушин Родион завистливо. Хивинцы негодующе. Вязниковцев уже отошел шагов двадцать в сторону и все не останавливался. Похоже было, что он просто решил уйти с площади. Щеки его пылали пунцовыми пятнами. Ему было стыдно.

   Поручик ласково крикнул:

   - Оденьте шапку, Стахей Никитич! И здесь приостановитесь!

   Офицер успел всех в поселке запомнить по имени и отчеству. На редкость обходительный человек.

   - Может, и еще кто пожелает в казаках остаться? Выходите!