Яйцо в вентиляторе

Действительно, на груди у меня, на разноцветных кожаных тесемках с фенечками, сплетёнными одною из внучек, висело три пары очков. Если гость имел в виду сбить хозяйку с толку, то ему это вполне удалось.

Ну, при чем тут мои очки?!

– Слушайте, как вас там… Берт. Имейте уважение к старости. В моем возрасте трое очков ещё совсем не предел. Даже странно… Эти для вождения, эти для чтения, а эти – для компьютера…

– Здесь берет Интернет?

– Берет, берет… только кто кого, не всегда понятно. Тут, знаете ли, как в «Винни Пухе»: идут ли слонопотамы на свист, и если идут, то зачем… Обычно этот вредитель саботажит на предмет «невозможности отобразить страницу», или забрасывает меня гнусными оскорблениями типа «обновите браузер». А как объяснишь подлецу, что для моего возраста любые намеки на обновление браузера звучат, мягко говоря, бестактно… Хотя чаще всего мы с ним играем в «сенежского механического дурака».

– Это как?

– А, это игра такая, в неё все сенежане постоянно играют с бытовыми приборами. Правила такие: ты должен заставить прибор работать, а он должен не дать тебе это сделать. Кто перетрудился, тот дурак…

И вот тогда он спросил:

– Мэм, скажите, а почему все-таки вы живете по эту сторону Реки?

…Если захотеть, то можно многое запросто списать на оговорку, – но это было бы откровенной подтасовкой фактов. Что там нашептывает регулярно дежурная старческая бессонница, плевать, – до маразма пока ещё далеко. О тысяче вещей можно осторожно сказать себе: да не слушай, ерунда… Но не услышать сейчас было невозможно: до сих пор все спрашивали, отчего я поселилась на «той» стороне Реки. Случайный гость сказал: на «этой».

Можно было бы списать оговорку на то, что сейчас он сам находился по эту сторону, – что ж такого, если человек просто умеет грамотно выражать свои мысли… Но, как гласит местная народная мудрость, другого обманешь на час, а себя – навсегда.

Я не могла ошибиться: Берт произнес «эту», как «нашу».

…Не мне, а старости моей, поизносившейся в десятках разочарований, сложно было поверить, что возникло вдруг в равнодушном и справедливом мире (против этого ты уж во всяком случае не станешь возражать, старушка-вострушка, верно?) с неба упавшее избавление тебя от непонимания. Того самого, над которым ты когда-то, в силе и славе молодости, в свои тучные годы, ещё счастливо-близорукая, привыкла посмеиваться, и влет диагностировать у других, как лёгкую форму параноидального эгоизма… И на которое теперь, в эпоху фатальной дальнозоркости, сама себя уже осознанно обрекла из очень – Господь свидетель! – важных, и где-то даже трагических резонов.

Но вот чтобы понимание так просто пришло к тебе, на закате обыкновенного хлопотного дня, с суковатой палочкой и умными глазами… Сколько видела моя зрелость и старость умных глаз, которые рано или поздно подергивались дымкой недоверия, непонимания, а главное – нежелания понять, потому что понять – это обязательно принять и разделить. И не меня, пусть ни на кого не похожую, но всё-таки прожившую достойную жизнь, состоявшуюся и самодостаточную, – а мою щемящую ответственность за кого-то другого, кого в своё время имела то ли мужество, то ли неосторожность понять и взять под защиту. Кто отважится встать со мной в моей ситуации – спиной к спине у мачты, против тысячи вдвоем?!

Было время – не было сомнений, кто.

…Я помотала головой, пытаясь вытрясти из неё сантименты, не имеющие отношения к делу. Гость смотрел пристально и сочувственно, и сразу понял, что шкала моего настроения, так сказать, теряет вертикаль с залом.

– Можно ещё кофе? – спросил он.

– Берт, – сказала я, взяв себя в руки, – а вам не кажется, что ваш вопрос нуждается в некоторых, так сказать, объяснениях? Приходите неожиданно, ни с того, ни с сего… за каким-то лешим вопросы задаёте… Я не о кофе, кофе сейчас налью, конечно. А по поводу этой стороны Реки могу сказать только одно: ну и что?

Гость улыбнулся:

– Говорят, вы к неожиданностям всегда готовы, как никто… Говорят – вы так же в своё время и в Страну маханули, неожиданно и бесповоротно… Скажите, а вы что, так ненавидите цивилизацию?