Незадолго до этого произошло еще одно событие. В одном из зданий управления шлюза № 3 находился лейтенант В. К. Шамшуров, который накануне провел работы по минированию шлюза. Вскоре после захвата моста немцами с помощью дежурной телефонистки (она осталась на станции, боясь обстрела) ему удалось связаться с начальником инженерных войск Западного фронта генералом М.П. Воробьевым и запросить разрешение на подрыв. Однако тот приказал оставаться на шлюзе, вести разведку и докладывать обстановку. Только в 16.00 этого дня В. К. Шамшуров получил приказ взорвать сооружения и пробраться к нашим частям. Под обстрелом автоматчиков и танков он подорвал две головы шлюза, находящихся друг от друга 300 м. Приползший к нему на помощь монтер был убит при одной из перебежек[274]. Вскоре немцы внесли и свою лепту в разрушение шлюза.
Кадр немецкой кинохроники (Die Deutsche Wochenschau 1941-12-17 № 589). Предположительно снято движение немецких танков Т-38 (t) через железнодорожный переезд у Перемилова. Если это предположение верно, то в правом верхнем углу снимка виден дым паровоза бронепоезда НКВД № 73, а на заднем плане выше промежутка между двумя танками – дым от горящего бронеавтомобиля, посланного в разведку.
Знакомство с сообщениями обоих сторон о ходе этого боя у каждого должно вызвать впечатление о чудовищных потерях, которые должны сопровождать столь интенсивные боевые действия. И в принципе такое мнение складывалось у каждого из противников относительно противоположной стороны. Но если говорить только о бое за плацдарм, то цифры потерь не кажутся большими. Полк Мантейфеля потерял 27 человек убитыми, 113 – ранеными и 6 человек пропавшими без вести[275]. Сложнее определить наши потери. Так, в братской могиле возле с. Перемилово захоронено 68 человек. Сюда наверно не входят люди, погибшие у моста (в частности двух человек из экипажа бронепоезда и шести из его десантной роты). Даже при учете этого размер безвозвратных потерь не выходит за рамки границ определенных правилом: атакующий теряет втрое больше, чем обороняющийся.
Во всяком случае, немцы считали свои потери тяжелыми и в их глазах такие жертвы казались все менее и менее оправданными. Наше командование явно не собиралась отказываться от продолжения борьбы и около 21.00 1-я УдА предприняла еще одну попытку сбросить немцев с плацдарма.
Генерала Кузнецова побуждала к этому и необходимость заниматься другими, участками фронта, которые тоже вызывали озабоченность. Так, в 20.05, телеграммой Ставки[276] ему была поставлена задача обороны г. Пушкин, и, соответственно, увеличилась полоса обороны. Для этой цели было предложено использовать 64-ю сбр, на тот момент еще входившую в состав армии. Ее предстояло к 6.00 следующего дня выдвинуть на подготовленный для обороны рубеж Черное, Сухареве, Киово с задачей не допустить прорыва противника[277]. Однако необходимость разрешить кризис под Яхромой по-прежнему оставалась на первом месте.
В ходе последнего наступления нашим частям удалось прорваться с севера, между каналом и железной дорогой, до самого моста и немцам пришлось бросить в бой саперный взвод[278]. Как и прежде, противник устоял. Вражеская артиллерия наносила потери нашим танкам. Одна из подбитых машин, где был убит механик-водитель, не была покинута остальными членами экипажа, которые смогли продержаться до утра[279]. Известны их имена (Исак Романович Зимченко и Иван Мойсеевич Кресик) и сам этот факт не вызывает сомнений, поскольку оба были награждены орденами. Возможно, те лозунги, которыми воины отвечали врагам на предложение сдаться, и придуманы политработниками, но решение остаться в танке и обороняться было действительно героическим поступком. В тот момент, когда машина получила повреждения, танкисты еще не знали, что немцам уже не до них и противник думает об отступлении.
29 ноября. Взрыв
«Любой ценой – вплоть до тарана!»