Якорь в сердце

Я понял, что операция подходит к концу. Насчет ее исхода сомнений быть не могло. Когда я снял с лица матроса марлевую повязку, то увидел, что он преспокойно улыбается.

Наложена последняя скобка.

— Перенесите его на койку, — распорядился врач, лицо которого показалось мне внезапно осунувшимся.

— А вам гипс на руку? — напомнил электромеханик.

— После, после, сперва надо передохнуть.

Мы осторожно перенесли матроса в лазарет. Через полуоткрытую дверь мне был виден врач. Он стоял перед зеркалом и изучал свое отражение. И я подумал, что в зеркале действительно совсем другой человек.

1958

Перевел Ю. Каппе.

В ЛУЧАХ МАЯКА

ПЕРВЫЙ РЕПОРТАЖ Очерк

Я ехал в Колку с твердым намерением ничего не писать. Праздновать так праздновать, как-никак День рыбака! Я оставил дома блокнот и ручку, а обглоданный огрызок карандаша, который случайно нащупал за подкладкой пиджака, выбросил в автобусное окно. И вечером, глядя концерт самодеятельности, отплясывая матросскую польку с неутомимыми колкскими рыбачками, чокаясь со стариками и беседуя с рыбаками про то, про се, я с нескрываемым чувством превосходства поглядывал на журналистов. Одни из них, улучив момент, забивались в какой-нибудь уединенный угол, спеша записать только что подвернувшуюся информацию. Другие приставали к рыбакам и работникам рыбзавода с нудными вопросами о плане и процентах, третьи ежеминутно пускали в ход фотоаппараты с блицами, выхватывая парочек даже из глубокой тени в парке.

Особую прыть проявляла девица лет двадцати пяти с русыми, по-мальчишески постриженными волосами. Ее курносый и плоский нос, казалось, все время принюхивается: не пахнет ли где сенсацией. Живые, карие, как у белки, глаза с такой мольбой смотрели на собеседника, что мало кто был в силах отказать. Грубый холщовый пиджак и брюки, которые едва доходили ей до щиколоток, резко выделяли корреспондентку в празднично одетой толпе, хотя она несомненно вырядилась подобным образом, чтобы не отличаться в обществе рыбаков.

Неллия Марциня — так звали молодую журналистку — была единственным представителем прессы, не уехавшим с утренним автобусом. Ей явно не хотелось ограничиться в первом самостоятельном репортаже описанием праздника или сухим интервью. Она решила привезти яркий очерк о работе рыболовов в открытом море, дать на газетных столбцах захватывающую картину производства, словом, изобразить «настоящую жизнь». Вот почему сразу после восьми утра Неллия Марциня очутилась в кабинете директора рыбзавода.

И здесь она применила свое испытанное оружие — глаза. Они в самом деле были весьма выразительны: в них умещалась вся гамма чувств — от просьбы и отчаяния до заманчивых обещаний. Бригадир Печак, однако, не сдавался. Правда, этот широкоплечий рыбак почти не отрывал восхищенного взгляда от привлекательной корреспондентки, но это не мешало ему отрицательно мотать головой, притом с такой энергией, что выцветшая на солнце прядь светлых волос, подобно желтому маятнику, колыхалась над рябым лбом.

— Нет, товарищ директор, сегодня у нас ничего не получится.

— Слушай, Печак, не валяй дурака! Сам работал на фабрике, знаешь, что это значит, когда в последний день месяца не хватает до плана жалких пяти центнеров. Если бы я требовал, гнал на лов, так нет же! Рыба в мереже! Давай заведи мотор и езжай вычерпывать.

Юрис Салнынь поднялся, как бы желая показать, что разговор окончен.

На бригадира это не произвело впечатления.

— У меня вал барахлит. Была бы хоть вчерашняя погодка, но когда так задувает…

— Нашел чем отговариваться! Выдует похмелье из головы, только и дела. Не надо будет в буфете опохмеляться. Возьмешь с собой этого товарища — заодно и прославишься. Она про тебя напишет в газету.

Видно было, что Печака взяло сомнение. Его, конечно, соблазняла не перспектива прочесть свою фамилию в газете. Просто было любопытно да и приятно выйти с корреспонденткой в море. Там он чувствовал бы себя куда уверенней: не робел бы перед горожанкой, а показал бы и свое умение, и свое мужское превосходство. Печак взглянул на Неллию. Убежденная в близкой победе, та делала вид, что ничего не слышит, и с едва заметной усмешкой смотрела в растворенное окно на спокойные воды залива. Проследив за ее взглядом, бригадир сердито сказал:

— Это здесь кажется тихо. Попробуйте высунуть нос в открытое море. Ветер с запада, самое малое шесть баллов. Я не имею права рисковать, особенно пассажирами, — в последнем слове прозвучала явно пренебрежительная нотка. — Не верите, сами посмотрите!

Горизонт не обещал ничего хорошего. Серая полоса отделяла два оттенка синевы — сверкающий аквамарин моря от небесной лазури. А слева из-за небосклона поднимались зубчатые вершины далекой горной гряды — там в Ирбенском проливе грохотали валы, и только острие мыса не позволяло им ворваться в залив.