Якорей не бросать

Быстрый бег «Катуни», отсутствие капитана в рубке, ощущение хорошо отдохнувшего организма, чистота и свежесть океанских красок — все это подействовало на меня самым благоприятным образом, и я подумал: «Как прекрасно, черт побери! Какое великолепное утро!»

От избытка чувств я ласково погладил привычно холодный металлический сегмент штурвала, любовным взглядом окинул давно знакомые приборы и механизмы, что так разумно размещены в рубке, и опять подумал: «Как хорошо все же в океане в такое вот чудесное утро!»—и в который раз похвалил себя за то, что пошел в рейс: разве можно, например, увидеть такое утро на земле!

В рубке было тихо.

Штурман Гена ушел прокладывать курс, наказав мне неусыпно следить за горизонтом (после случая с «Esso» он стал особенно бдителен), радист сидел у себя в каморке, за закрытой дверью, я один нес вахту на штурвале. Проверив курс судна и поставив руль на автомат, я прихватил бинокль и вышел на мостик перед рубкой. Прохладный, едва заметный ветерок ласково погладил лицо, и меня охватило чувство полного комфорта души и тела.

От носа траулера с легким шипением отходила мелкая волна, и на светло-зеленом атласе океана появлялась морщина, отбегала от борта, разглаживалась и в каких-то метрах десяти совсем исчезала, и снова отполированно-гладкая и блестящая под солнцем вода простиралась далеко-далеко — насколько хватал глаз.

В бинокль я оглядел горизонт. Чисто. Ни одного судна. Мы одни посреди этой первозданной яркости красок и простора. Постоял, подышал морским воздухом, в котором чувствовалась едва заметная примесь какого-то постороннего запаха, но я не смог понять, чем это пахнет, и умиротворенно и бездумно глядел на бегущую от носа траулера волну, слушал ее ненавязчивое шипение — и был беспричинно счастлив.

Я еще раз оглядел горизонт и вдруг заметил впереди темную полоску, что возникает на воде от набежавшей тучки. Но небо было чистым и сверкало нетронутой голубизной. И все же там, на морской поверхности, что-то темнело, будто между водой и небом мазнули грязной кистью. Сначала подумалось, что, может быть, мы подходим к другой глубине — обычно окраска воды над разными глубинами меняется, — а может, шторм надвигается и вода потемнела? Но нет, океан был на редкость спокойным.

Грязно-черный мазок вносил грубый диссонанс в гармонию красок ясного свежего утра, порождал смутную тревогу, недоброе предчувствие. И я никак не мог понять: что же там такое?

По левому борту неожиданно увидел дельфинов. Они шли контркурсом, то выныривая из воды, грациозно изгибаясь обтекаемыми светло-серыми телами, то вновь исчезали, плавно и мягко, даже без всплеска разрезая гладь океана. Я залюбовался их слаженными до автоматизма движениями, их стремительным изящным полетом.

Не впервые видел я этих красивых и таинственных животных. (И чем больше человек изучает их, тем таинственнее они становятся.) Довольно часто дельфины начинают свои танцы, будто приветствуя людей. Они то высоко взлетают и делают «свечки», то с размаху хлопаются светлым брюхом об воду, поднимая фонтаны брызг, радостно фыркают, свистят и легко, играючи оставляют судно позади, с какой бы скоростью оно ни шло. Матросы толпятся в таких случаях на палубе, восторженно приветствуют их. (Давно уже ученые говорят, что дельфины по разуму уступают только человеку. Уступают ли?)

Но на этот раз дельфины, будто и не заметив наш траулер, в четком строю промчались мимо. У меня создалось впечатление, что они бегут от кого-то или от чего-то. Уж не от той ли черной полосы на горизонте?

Я вернулся в рубку и спросил штурмана, что это там такое, почему черная вода?

Он долго глядел в бинокль и наконец сказал:

— Нефть.

И только тогда я понял, какой запах примешивался к свежему воздуху открытого океана. Пахло нефтью. Не очень СЛЫШНО, но пахло, будто где-то неподалеку была нефтебаза.

— Нефть? — переспросил я, а сам подумал: вот от чего бежали дельфины.

— Да, — кивнул штурман Гена и, снова подняв бинокль, раздумывал вслух: — Какой-то гад продул топливные танки. Или с танкером что случилось. Больно много нефти. Надо у Фомича спросить — не было ли тут кораблекрушения?

Я уже не раз слышал, что во избежание загрязнения окружающей среды продувать топливные танки судов в море категорически запрещено. И все же по ночам, воровски или в пустынных районах океана суда продолжают промывать топливные резервуары. Слышал об этом и от Носача, и от «деда», да и сам не раз видел нефтяные разводы на воде. Но то были радужные разводы — топливо уже успело расплыться по океану, и лишь фиолетово-оранжевые блики говорили о том, что какой-то капитан нарушил международный запрет.

Встречались и широкие полосы черных комков, плывущих по волнам. Мне объяснили, что это тоже нефть, но уже свернувшаяся в рыхлые мазутные сгустки под воздействием волн и нефтеокислительных бактерий в воде.

Океан сумел защитить себя, свернул нефтяную плейку в комочки величиной от зерна до куриного яйца, придет время, и эти мазутные шарики опустятся на дно и поверхность воды станет чистой. Защитная система океана сработала. Пока еще сработала.