Якорей не бросать

Занятые продолжением рода своего, они не обращали внимания на то, что в танце принимают участие множество рыб других пород, и совсем не для того, чтобы дать жизнь новому поколению. Не боясь и не прячась, они кидались с открытым ртом в самую гущу танцующих луфарей и пожирали свежую икру, уничтожая тысячи и тысячи будущих рыб. В любовном неистовстве самки продолжали метать икру, а рыбы-пожиратели тут же уничтожали ее. Это был не только праздник любви, но и губительный пир.

Уже многие сородичи, истощенные, исполнив непреложный закон продолжения рода, обессиленно опускались в нижние слои отдыхать, набираться сил для дальнейшей жизни, а Луфарь и Она все еще продолжали любовный танец. Они ничего не видели, ничего не слышали вокруг.

Они не замечали, что на них неумолимо надвигается что-то огромное и черное. И только когда над головой, где голубовато переливался тонкий поверхностный слой воды, вдруг, стремительно застя свет, возникла огромная тень судна, они в испуге кинулись в спасительную, как им казалось, глубину. Они не знали, что мчатся в загон из частых крепких ячеек зеленого цвета, невидимых в зеленой толще океана, и что эта прозрачная сетчатая стена медленно и пока еще незаметно сбивает всех луфарей в плотную массу.

Луфарь и Она заметили над головой еще две черные тени и, как от акул, шарахнулись в сторону. Они не знали, что тени от железных квадратных «досок», которые у рыбаков называются «богородицами», и что эти «доски» для того и предназначены, чтобы пугать и загонять рыбу в трал.

От устрашающей тени «богородицы» они, бок о бок и не теряя друг друга, устремились вдоль ячеистой стены по широкому и длинному коридору, куда неслись и другие, думая, что спасаются. Полет вдоль прозрачной стены продолжался долго, и они уже хотели остановиться, но тысячи и тысячи сородичей, что кинулись вслед за ними, тоже испугавшись черных теней «богородиц», сметали их могучим валом и проталкивали все дальше и дальше в узкий уже коридор.

Луфарь и Она попали в самую гущу. Их толкали, сдирали чешую и все сильнее и сильнее сжимали со всех сторон — дышать становилось все труднее. Сбитый в кучу огромный косяк несся по длинному узкому коридору вперед, где было еще пусто, не ведая, что там западня, выхода из которой нет.

Инстинкт подсказывал, что их ждет опасность, и Луфарь и Она пытались выбраться из огромной толпы, но тщетно.

Наконец движение прекратилось — дальше пути не было. Они оказались вытесненными на край, прижатыми к прозрачной, но неодолимой стене из мелких ячеек. Некоторые смельчаки пытались в отчаянных усилиях пролезть в эти маленькие отверстия, но только разодрали себе жабры. Свобода была так близка и так недосягаема! Одной юркой ставридке, чудом не раздавленной тяжелыми луфарями, удалось проскользнуть в ячею; оказавшись на свободе, она на миг оцепенела, не веря счастью, и, опомнившись, стремительно кинулась прочь. Луфарь и Она проводили счастливицу взглядом.

Ее все сильнее прижимало к Луфарю, и Она уже стонала от боли. Он чувствовал Ее большой и все еще туго набитый икрою живот и пытался как-то заслонить собою, но оба плавника его были обломаны в давке, а сильный хвост так зажат, что Луфарь не мог им шевельнуть. И все беспощаднее давила тяжесть — в куток трала все больше и больше набивалось рыбы, и давление с каждым мигом увеличивалось.

Она не выдержала и закричала. Луфарь попытался взять на себя тяжесть, но справиться с многопудовой глыбой сородичей, сбитых в единую массу, не мог. И никак не мог понять: что же это такое? Почему так сбился косяк? Что грозит им? Он не знал, что они в трале.

Прекрасная, могучая, свободная рыба, беспрепятственно, как снаряд, пронзавшая толщу воды, теперь с обломанными плавниками, с содранной чешуей, с измятым хвостом была беспомощна и обречена.

И вдруг они оба увидели Пятнистого с той стороны трала, на свободе. Рядом с ним были редкие собратья, по счастливой случайности не попавшие в западню. Они совсем забыли про Пятнистого и теперь, увидев, ощутили на миг какую-то надежду, и оба сразу закричали, взывая к его помощи. И Пятнистый услышал, кинулся к ним, заметался рядом по ту сторону прозрачной стены.

Преодолевая страх перед тралом и перед криками ужаса погибающих сородичей, Пятнистый кидался на трал, пытался рвать чудовищно крепкую нить, но только в кровь изранил себе губы. Но он все наскакивал и наскакивал на эту прозрачную непонятную стену и никак не мог понять, почему не может пробиться к Ней.

Когда трал резко пошел вверх, стало еще тяжелее. Под чудовищным прессом хрустели позвонки, вдавливались в тело ребра, ломались хвосты. Из самок вместе с икрой выходили внутренности, самцы истекали окровавленной молокой. И все разом закричали, но они не смогли взломать толщу воды своим предсмертным криком, и на судне их не услыхали.