Яков Пасынков

- Да вот, - продолжал он, опять открыв глаза,- вторую неделю сижу в этом городишке... простудился, должно быть. Меня лечит здешний уездный врач - ты его увидишь; он, кажется, дело свое знает. Впрочем, я очень этому случаю рад, а то как бы я с тобою встретился? (И он взял меня за руку. Его рука, еще недавно холодная как лед, теперь пылала.) Расскажи ты мне что-нибудь о себе,- заговорил он опять, откидывая от груди шинель, - ведь мы с тобой бог знает когда виделись.

Я поспешил исполнить желание его, лишь бы не дать ему говорить, и принялся рассказывать. Он сперва слушал меня с большим вниманием, потом попросил пить, а там опять начал закрывать глаза и метаться головой по подушке. Я посоветовал ему соснуть немного, прибавив, что не поеду дальше, пока он не поправится, и помещусь в комнате с ним рядом.

- Здесь очень скверно...-начал было Пасынков, но я зажал ему рот и тихо вышел.

Елисей тоже вышел вслед за мной.

- Что же это, Елисей? ведь он умирает?- спросил я верного слугу.

Елисеи только махнул рукой и отвернулся.

Отпустив ямщика и наскоро перебравшись в смежную комнату, я отправился посмотреть, не заснул ли Пасынков. У двери его я столкнулся с человеком высокого роста, очень толстым и грузным. Лицо его, рябое и пухлое, выражало лень - и больше ничего; крохотные глазки так и слипались, и губы лоснились, как после сна.

- Позвольте узнать,- спросил я его,- вы не доктор ли? Толстый человек посмотрел на меня, усиленно приподняв бровями свой нависший лоб.

- Точно так-с,- промолвил он наконец.

- Сделайте одолжение, господин доктор, не угодно ли вам пожаловать сюда, ко мне в комнату? Яков Иваныч, кажется, теперь спит; я его приятель и желал бы поговорить с вами о его болезни, которая меня очень беспокоит.

- Очень хорошо-с,- отвечал доктор с таким выражением, как будто желая сказать: "Охота тебе так много говорить; я бы и так пошел",- и направился вслед за мной.

- Скажите, пожалуйста,- начал я, как только он опустился на стул,состояние моего приятеля опасно? как вы находите?

- Да,- спокойно отвечал толстяк.

- И... очень оно опасно?

- Да, опасно.

- Так, что он даже... умереть может?

- Может.

Признаюсь', я почти с ненавистью посмотрел на моего собеседника.

- Так помилуйте,- начал я,- надобно прибегнуть к каким-нибудь мерам, консилиум созвать, что ли... Ведь нельзя же так... Помилуйте!

- Консилиум, можно. Отчего ж? Можно. Ивана Ефремыча позвать...

Доктор говорил с трудом и беспрестанно вздыхал. Желудок его заметно приподнимался, когда он говорил, как бы выпирая каждое слово.

- Кто такой Иван Ефремыч?

- Городской врач.

- Не послать ли в губернский город - как вы думаете? Там наверное есть хорошие доктора.

- Что ж? можно.

- А кто там лучшим врачом почитается?

- Лучшим? Был там Кольрабус доктор... только его чуть ли не перевели куда-то. Впрочем, признаться, оно и не нужно посылать-то.

- Почему же?

- Вашему приятелю и губернский доктор не поможет.

- Разве он так плох?

- Да таки, наткнулся.

- Чем же он, собственно, болен?

- Рану получил... Легкие, значит, пострадали... ну, тут еще простудился, сделался жар... ну, и прочее. А запасной экономии нет: без запасной экономии, вы сами знаете, человеку невозможно.

Мы оба помолчали.

- Разве гомеопатией попробовать...-проговорил толстяк, искоса взглянув на меня.

- Как гомеопатией? Ведь вы аллопат?

- Так что ж, что аллопат? Вы думаете, что я гомеопатию не знаю? Не хуже другого. Здесь у нас аптекарь гомеопатией лечит, а он и ученой степени никакой не имеет.

"Ну,-подумал я,-плохо дело!.."

- Нет, господин доктор,- промолвил я,-- вы уж лучше лечите по вашей обыкновенной методе.

- Как угодно-с.

Толстяк встал и вздохнул.

- Вы идете к нему? - спросил я.

- Да, надо посмотреть.

И он вышел.

Я не пошел за ним: видеть его у постели моего бедного больного друга было свыше сил моих. Я кликнул своего человека и приказал ему тотчас же ехать в губернский город, спросить там лучшего врача и привезть его непременно. Что-то застучало в коридоре; я быстро отворил дверь.

Доктор уже выходил от Пасынкова.

- Ну что?- спросил я его шепотом.

- Ничего, микстуру прописал.

- Я, господин доктор, решился послать в губернский город. Не сомневаюсь в вашем искусстве, но вы знаете сами: ум хорошо, а два лучше.

- Ну что ж, это похвально! - возразил толстяк и начал спускаться по лестнице. Я ему, видимо, надоедал. Я вошел к Пасынкову.

- Видел ты здешнего эскулапа? - спросил он меня.

- Видел,- отвечал я.

- Мне что нравится в нем,- заговорил Пасынков,- это его удивительное спокойствие. Доктору следует быть флегматиком, не правда ли? Это очень ободрительно для больного.

Я, разумеется, не стал разуверять его.

К вечеру Пасынкову, против ожидания моего, сделалось легче. Он попросил Елисея поставить самовар, объявил мне, что будет угощать меня чаем и сам выпьет чашечку, и заметно повеселел. Я, однако, все-таки старался не давать ему разговаривать и, видя, что он никак не хочет угомониться, спросил его, не желает ли он, чтоб я ему прочел что-нибудь?

- Как у Винтеркеллера - помнишь? - ответил он,- изволь, с удовольствием. Что ж мы будем читать? Посмотри-ка, там у меня на окне книги...