Яков Тейтель. Заступник гонимых. Судебный следователь в Российской империи и общественный деятель в Германии

Титул книги представляет композицию в стиле конструктивизма из различных видов шрифтов, фрагментов куполов русской церкви, символики правосудия и шестиконечной звезды Давида. Новый мир встает над миром прошлого – тревожность и глобальность присутствуют в нем одновременно. Линейность художественной стилистики титула отражает простоту и бесхитростность авторского повествования. На титульном листе книге имеется указание, что предисловие к книге написано Симоном Дубновым и Максимом Горьким. Горький, однако, хотя и жил в 1920-х в Германии (считалось, что «двор» Горького в Герингсдорфе был своего рода неофициальным представительством советской власти»135), специально предисловие не писал. В 1927 году он написал очерк, посвященный Николаю Гарину-Михайловскому, где вспомнил и Тейтеля – щедрого хозяина дома, в котором произошло знакомство двух писателей. Спустя десять лет после революции классик пролетарской литературы посвятил единственному некрещеному еврею на судебной службе в Российской империи несколько замечательных страниц, которые и стали предисловием к книге воспоминаний Тейтеля. Второе предисловие было написано 10 декабря 1928 года специально для немецкоязычного издания близким другом Тейтеля по эмигрантской жизни в Берлине Симоном Дубновым. В титуле предисловия указано, что оно адресовано западноевропейскому читателю. Соединив два знаковых имени эпохи на обложке, автор выигрывал сразу две читательские аудитории – немецко-еврейскую и русско-еврейскую. Таким образом, книга была адресована не тем, кто пытаясь разобраться в исторических ошибках прошлого, сходит с исторической сцены, а тем, кто только на нее вступает – молодому двуязычному сообществу мигрантов и немецкому сообществу, их энергии, их поиску смыслов жизни. Она была адресована, прежде всего, будущему русско-еврейской эмиграции в Германии. Она рассказывала о той России, которой более нет, о жизни в провинциальной России, традициях еврейских сообществ и о том, как много может сделать один человек, посвятив свою жизнь идеалам добра, действенной помощи и справедливости. По сути это была книги Жизни, написанная не ученым, а практиком. Лишенная назидательных наставлений, она следовала той линии, которую всю жизнь вел сам автор: своим примером зажигать сердца людей. Она учила понимать других и верить в то, что только в преемственности традиций и солидарности дающих с нуждающимися и есть историческая общность еврейского народа в России и на чужбине, а отношения людей разных нацинальностей только и возможны на основе принципов взаимоуважения, за которым будущее народов и государств.

* * *