Яков Тейтель. Заступник гонимых. Судебный следователь в Российской империи и общественный деятель в Германии

Интересен и тот факт, что еще задолго до основания (в 1936-м) Всемирного еврейского конгресса, Тейтель осознал необходимость создания международной организации, которая будет избираться из представителей всех стран, где проживают евреи, имея вес на политической арене и независимый консультативный характер. В феврале 1915 г. в своем письме к лидерам еврейской общественности Великобритании – президенту Англо-еврейского комитета Клоду Монтефиоре (Claude Montefiori) и президенту Еврейского исторического общества Люсьену Вольфу (Lucien Wolf) – Тейтель предложил проект такой международной организации, которая бы «состояла из общественных деятелей всех стран, кому дороги интересы еврейского народа, защищала интересы евреев и способствовала улучшению жизни еврейства»73, отмечая особенное значение такой деятельности в кризисных ситуациях, требующих радикального решения. Мотивируя свое решение геополитически, прежде всего тем, что еще до окончания войны евреям разных стран следует позаботиться о своем будущем, т.к. новая карта Европы не изменит их положения, он исходил из того, что если евреи на фронтах Первой мировой войны доказали, что «они прежде всего граждане… государств», то и международная консолидация в решении гражданских вопросов – важный радикальный шаг для их будущего. При этом он не выделял необходимость решения вопроса исключительно для русского еврейства, считая его частью общемирового еврейства. В. А. Поссе отмечал: «Для Тейтеля еврейский Бог был гением еврейского народа, был тем, что объединяет в единое национальное целое евреев, разбросанных по всему земному шару»74Тейтель, идеи которого опережали время, во многом и сам был носителем этого будущего, в котором консолидированные действия и взаимопомощь государств, организаций, людей, инициатив будет не идеалом, а нормой.

Не случайно одним из его идеалов был петербургский доктор немецкого происхождения Федор Гааз, главный врач московских тюремных больниц, которого еще при жизни называли «святым доктором». В письме от 9 октября 1909 г. к известному адвокату Анатолию Кони, который был одним из инициаторов установки памятника доктору Гаазу, Тейтель писал: «Очень мне нравится надпись на памятнике “Спешите делать добро!” Это, кажется, первый памятник доброму человеку, доброму сердцу. А как теперь велика нужда в добрых людях! Жилось бы лучше, если бы было побольше докторов Гаазов»75По воспоминаниям самарского историка Александра Смирнова, Тейтель любил повторять: «Спешите делать добро»76Его и самого еще при жизни друзья стали называть «доктором Гаазом»77Генрих Слиозберг, вспоминая любимое выражение Тейтеля «класть заплаты» на разрывы в человеческих судьбах, отмечал, что «Тейтель всю свою жизнь чинил чужие жизни, надламывающиеся от нужды, но этой работой он не только спасал эти жизни, но и клал постоянно фундамент добра в человеческих отношениях, будил сердца»78За теплоту сердца и веселый нрав Тейтеля любили все. Близкие сравнивали его с «большим, добрым, ласковым ребенком»79; «он любил быть среди молодежи, умел дружить с детьми, с простыми людьми всех профессий и национальностей – с прислугой, приказчиками, парикмахерами. Этому способствовал и его природный демократизм и непритязательность в личных привычках»80.

Октябрьский переворот 1917 года Тейтель не принял. О голоде и лишениях в Санкт-Петербурге Тейтель, который был свидетелем революционных волнений, в своих воспоминаниях предпочел умолчать. В начале октября 1918 года Тейтель вместе с женой и семьей сына подал прошение о выезде в Украинскую Республику на шесть месяцев, аргументируя отъезд необходимостью лечения81Два года Тейтели провели в Киеве, власть в котором сменилась четырнадцать раз. Бои и погромы не испугали Тейтеля: в Киеве он продолжил дело помощи прибывающим в город еврейским беженцам. Леонтий Брамсон, очевидец событий в Киеве, вспоминал: «Ни перестрелка на улице, ни толки об опасности, грозящей при появлении евреев на улице, не останавливали Якова Львовича. И когда он в последний раз, осенью 1919 года, совершал такой обход, шальные пули все время носились над его головою…»82.

В конце 1920 года бывший статский советник просит о разрешении на выезд за границу. Надеясь на свои давние знакомства с некоторыми революционерами и с самим Лениным. Вспомнил ли Ленин своего старшего коллегу по самарскому суду или нет, неизвестно, но разрешение на выезд было получено. По мнению Алексея Гольденвейзера83, «это был один из первых случаев легального отъезда за границу из Советской России»84.