Яков Тейтель. Заступник гонимых. Судебный следователь в Российской империи и общественный деятель в Германии

До 1938 г. Тейтелевский дом детей и юношества, который посещал 21 ребенок, руководила Т. С. Аронсон. После запрещения деятельности Союза русских евреев в мае 1933 г. Детский дом перешел в ведение Еврейской общины Берлина и, как отметил тогда наблюдатель, «вместо русско-еврейских детей его всё больше посещают западноеврейские»858Тейтель, находясь во Франции, старался организовать помощь этой организации. 26 апреля 1938 г. Детский дом отметил десятилетие своего существования, о чем сообщала берлинская газета «Jüdische Rundschau». Незадолго после этого Тереза Аронсон покинула свой пост руководителя Дома. Комментируя это событие, А. А. Гольденвейзер в письме к Я. Л. Тейтелю от 18 июня 1938 г. делает предположение о том, что «вероятно теперь не полагается, чтобы иностранки стояли во главе учреждений»859С учетом того, что Т. С. Аронсон несколько месяцев спустя эмигрировала в Америку, могло быть две причины ее увольнения: к этому времени многие немецкие евреи были уволены из детских учреждений, т.к. не имели права работать с детьми; община могла отдавать приоритет в трудоустройстве местных евреев, а не иностранцев. Другой причиной могло быть ее увольнение в связи с предполагаемым отъездом. По распоряжению президента полиции Берлина от 28 апреля 1937 г. жители Берлина были обязаны доносить на всех, кто собирался эмигрировать в случае, если последние подавали заявку на паспорт, продавали недвижимость и пр. Причем специально указывалось, что «о подаче заявки на загранпаспорт следует доносить только по поводу евреев и граждан с имуществом»860Жизнь в Берлине с каждым днем становилась всё циничнее.

До конца жизни Я. Л. Тейтель продолжал неустанно заботиться о кадровом составе и поиске денег для деятельности учреждений его имени в Берлине – Детского дома и беженской столовой, и в Париже – комитета помощи русским евреям и помогать тем, кто пытался спастись из Берлина. С введением в 1938 г. ограничений на поступления средств на еврейские счета в Германию из-за границы это становилось всё сложнее.

Большинство детей, посещавших Тейтелевский дом и общество «Дети-друзья», пережили ужасы Первой мировой войны, погромов и революции в России. Мог ли кто-то из педагогов, с любовью и нежностью заботящихся о детях, предположить, что на долю этого поколения выпадут ужасы Второй мировой войны и трагедия Холокоста? В 1933 г. Фишель Шнеерсон подготовил доклад к десятилетию работы Общества «Дети-друзья». Он с грустью вспоминал о том, что в годы Первой мировой войны способности детей проявились в виде любовно упакованных ими подарков солдатам по обе стороны фронта. «Ненависть к врагу, страдания вдов и сирот стали тяжелыми расплатами за эту любовь. На смену пафосу войны в сознание общества должно войти социальное воспитание детей и праздники детского коллективизма. В будущем это будет самым большим фронтом солидарной работы и социального творчества мирной жизни поколения, вступающего в жизнь»861Тревожная актуальность этих слов не померкла спустя столетие.

Портрет по памяти Я. Л. Тейтель в воспоминаниях современников

рррр

Л. Г. Мунштейн (Лоло) Я. Л. Тейтелю 862

Когда поют вам слева, справа:
– Спасибо, Тейтель! Браво, браво! –
Вы улыбаетесь лукаво:
Вы не эсер и не эсдек,
Не монархист и не эрдек, –
Вы – просто добрый человек, –
Такой, каких немного ныне
В глухой, немой людской пустыне.
Быть добрым – это не хитро.
Но весь свой век творить добро,
Одно добро – совсем не просто, –
И стоит пламенного тоста!
Я пью за Ваш душевный свет,
За Ваших дел нетленный след,
За Ваши восемьдесят лет –
И Вам дожить желаю до ста…
И дальше дольше: где предел?
Для бодрых душ и добрых дел.

Николай Гарин-Михайловский В сутолоке провинциальной жизни 863 Фрагмент

Глава IV

Один фотограф, у которого я снимался, живой и интересный хохол, встретив как-то, спросил меня: – Вы сегодня вечером что делаете?

– В театре.

– Не заедете ли после театра ко мне? Соберется кое-кто, петь будем, плясать, играть, будут и умники. В самом деле, что вам, приезжайте.

Мне, скучавшему, как только может человек скучать, улыбнулось это предложение, и я после театра поехал.

Я приехал в разгаре вечера.

В накуренном воздухе маленьких комнат, с дешевой мебелью и фотографиями по стенам, тускло горели лампы и стоял гул от оживленного говора.