Яков Тейтель. Заступник гонимых. Судебный следователь в Российской империи и общественный деятель в Германии

На этих вечерах происходили интересные споры по разным политическим и литературным вопросам. Некоторые из гостей были ярыми спорщиками: Чириков, Смирнов, Ашешов, Вакар257, Чешихин, Маслов; а некоторые любили слушать, в числе последних был Горький. Горький любил вставлять меткое словечко, чисто народное, и одной фразой как бы резюмировал весь спор. Каждый вечер был свой «гвоздь»: то приезд известного исследователя раскола Александра Степановича Пругавина258, то визит описанного Пругавиным в «Русской мысли» за 1882 год, под заглавием «Апостол Зосима Широв», интересного сектанта Широва259, и так как состав интеллигенции в Самаре часто менялся и политические ссыльные, возвращаясь из Сибири, останавливались в Самаре, поводов для вечеров было достаточно.

Особенно интересовались приездом известного путешественника Григория Николаевича Потанина260, праздновавшего недавно свой восьмидесятилетний юбилей и одно время стоявшего во главе сибирского правительства. Потанин приезжал в Самару со своей женой261 раз в два-три года. Жена его была сестрой местного протоиерея Лаврского262, незаурядного священника, высокообразованного, товарища Николая Александровича Добролюбова и Николая Гавриловича Чернышевского263Потанин был небольшого роста, всё его лицо обросло волосами, из-под которых виднелись лишь большие умные глаза. Говорил он медленно и, когда рассказывал о своих путешествиях по Китаю и на Гималайский хребет, уносился в особый мир и не замечал окружающего. Он не любил споров и только изредка вставлял в них свое слово.

Несколько вечеров было посвящено испанскому путешественнику Дону Хименесу, читавшему доклад в петербургском Географическом обществе264Дон Хименес, по приглашению строителя Закаспийской железной дороги и генерал-губернатора265, отправлялся к нему, но застрял в Самаре.

Глава вторая

27 лет я был уездным следователем, из них четыре года жил в Старом Буяне Самарского уезда, а 23 года в Самаре. В мой следственный участок входила лишь часть города, остальная территория простиралась от Самары вниз по Волге, ниже города Сызрани, а по железной дороге – до станции Батраки, в шестнадцати верстах от того же города; так что в своей деятельности я сталкивался почти исключительно с крестьянским населением. Нередко я временно заведовал городскими участками и одно время исполнял обязанности судебного следователя по важнейшим делам. Окружной суд неоднократно избирал меня в члены своей коллегии, но все представления отклонялись Министерством юстиции266, которое не находило возможности меня, как еврея, назначить в члены суда.

Кажется, в 1889 году, после повторного, энергичного представления меня судом, председатель суда Анненков получил от министра юстиции Манасеина, с которым он лично был знаком, запрос, считает ли он, Анненков, возможным настаивать на моем назначении, в то время как в Министерстве юстиции имеются сведения, что благодаря моему влиянию на администрацию в Самаре проживает больше трехсот еврейских семейств, не имеющих прав на жительство, и в моем доме происходят сборища неблагонадежных элементов. Председатель суда дал достойный ответ, подробно описав мою деятельность, как служебную, так и общественную; в доказательство моего судейского беспристрастия он указал на несколько дел, в которых были замешаны евреи. Но назначение мое всё-таки не состоялось. Спустя некоторое время я был в Министерстве юстиции и там, по просьбе одного знакомого, наводил какие-то справки. Директором департамента был в то время всесильный А. А. Казем-Бек267; он пригласил меня к себе в кабинет и, между прочим, сказал, что он, как казанский помещик, знаком с дворянами и земскими деятелями соседней Самарской губернии, что он от них слышал много хорошего обо мне, что он об этом неоднократно докладывал министру Манасеину, причем, по словам Казем-Бека, если бы Манасеин улучил добрую минуту расположения государя, он, будто бы, ею воспользовался бы, чтобы провести меня, как еврея, в члены суда. Манасеин тем более сделал бы это, что он ценит и уважает председателя суда Анненкова. В беседе Казем-Бек, между прочим, сказал, что вследствие неоднократных представлений меня судом и палатой, Манасеин поручил ему предложить мне принять православие.

Я ему ответил:

– Передайте министру: мое еврейство я не продам.

Самарский окружной суд при других председателях и министрах продолжал представлять меня в члены суда, но вплоть до 1904 года всё было безуспешно.

Как я сказал выше, в течение двадцати семи лет конфликтов из-за моего вероисповедания почти не было, хотя я сталкивался как с городским, так в особенности с крестьянским и помещичьим элементами. Между тем все знали, что я не только числюсь евреем, но и принимаю деятельное участие во всех еврейских общественных делах. Если и возникали какие-нибудь трения, то в самой Самаре, а не в уезде. С крестьянством у меня были самые простые, хорошие отношения.