Яков. Воспоминания (СИ)

— «Над Затонском сгущается мрак. Наш город словно в эпицентре тайфуна, черной воронки, притягивающей убийства. Что ж, за все воздается стократ. Вотчина спиритов должна быть наказана свыше. Имена их хорошо известны: Анна Миронова и бежавший недавно в Европу Петр Миронов».

Я почувствовал, как волна ярости захлестывает меня с головой. Все, на этот раз этот писака доигрался. И пощады не будет!

— Знаете, кто автор? — спросил меня Милц.

— Я убью Ребушинского, — ответил я ему, поворачиваясь, чтобы немедленно отправиться на поиски мерзавца.

Доктор поймал меня за рукав и удержал весьма твердо:

— И тем самым Вы подтвердите его теорию.

Я остановился. Доктор был прав, к несчастью, убивать журналиста было нельзя. Ничего, я найду способ добраться до него иным способом.

— Вы знаете, я сам не люблю Ребушинского, — сказал Милц, — но в чем-то он прав. Конечно, в Затонске и раньше бывали убийства. Но я что-то не припомню, чтобы в мертвецкой каждый день я делал очередное вскрытие. Просто мясник я стал какой-то!

— Доктор, и Вы туда же? — рассердился я.

— Яков Платоныч, — постарался успокоить меня Александр Францевич. — Ну, я такой же материалист, как и Вы. Но ведь Вы лучше меня должны знать, насколько увеличилось количество убийств в Затонске за последнее время.

Да знаю я все! Я даже предполагал, что эти убийства могут быть связаны между собой, но не нашел ни единой улики, указывающей на это. Просто рост преступности, бывает. И незачем подводить под это философскую базу. Доктор любил размышлять на отвлеченные темы, а я — практик, и меня порой раздражали эти его мудрствования.

— Так Вы считаете, что мы в черной воронке? — усмехнулся я с сарказмом.

— Да, Яков Платоныч, — расстроенно вздохнул доктор, — в черной воронке и в тайфуне.

Вежливо попрощавшись со мною, он пошел по улице дальше, явно недовольный, что не встретил у меня понимания своих идей. Меня же заботило иное. Впрочем, если бы доктор Милц не рассердил меня сейчас своими философствованиями, я бы, наверное, снова пожалел пугать его намеками. Но сейчас я был зол, и мне было не до жалости.

— Доктор, — окликнул я его, — а я и не знал, что Вы рыбак!

— Что Вы сказали? — с недоумением переспросил Милц.

Я улыбнулся удовлетворенно. Итак, я был прав, рыбалка его не привлекала никогда. Но вот вопрос, куда и зачем он тогда ездил? Мне кажется, ответ я уже знаю.

Оставив доктора Милца в недоумении, я вошел в гостиницу.

Мой кофе уже почти закончился, когда Нина спустилась в буфет. Я поднялся, чтобы поприветствовать ее.

— Поздравь меня, — сказала Нежинская с напряженной улыбкой, присаживаясь за стол. — Скоро мы с мистером Брауном объявим о нашей помолвке.

Нина улыбалась, и голос ее не дрожал, но я видел, что она практически в истерике. Что ж, возможно, в этот раз она захочет услышать мое предложение. Ведь если она станет женой Брауна и доберется до его секретов, времени вовсе не останется. Разумовский разделается с ней немедленно. Ну, а со мной, полагаю, еще раньше. И тогда уже помочь ей будет некому.

— Быстро, — ответил я ей. — А я как раз пришел с планом о спасении.

— Меня ничто уже не может спасти, — рассмеялась Нина.

— Что, даже не выслушаешь? — спросил я ее.

— Зачем? Это уже не изменить! — ответила она. — Князь пойдет на крайние меры, если я не выйду замуж за Брауна.

— Ну какие такие крайние меры? — попытался я ее успокоить.

— Ты сам знаешь, — сказала Нежинская. — Меня найдут в реке. Отвезут к доктору Милцу. Я буду лежать голая на столе. А ты будешь рыдать!

Я отвернулся со вздохом. Ее истеричная злость была мне неприятна. Боюсь, мой запас сочувствия госпожа Нежинская уже исчерпала. И все же я готов был ей помочь, если она согласится дать показания против Разумовского.

— Я представляю, как ты тихо заплачешь в мертвецкой, — продолжала свой спектакль Нина, прервавшись лишь, чтобы заказать бокал шампанского у пробегавшего мимо официанта, — как будут вздрагивать твои плечи. А доктор Милц будет стоять у тебя за спиной с тесаком, ожидая своей очереди!

— Ну, так тем более послушай мой план, — попытался я вновь убедить ее, пересаживаясь на соседний с ней стул. — Ближайшим поездом ты уедешь в Петербург. Оставляешь письменные показания на все аферы князя, выставляя себя, разумеется, как невинную жертву шантажа. Потом переедешь в Европу, и я не дам ход этому документу, покуда не буду уверен в твоей безопасности.

— Безопасности? — с иронией спросила Нина, сдерживая слезы. — Где я могу быть в безопасности?

— В Париже, например, — предложил я. — Сделаем тебе другой паспорт, поживешь какое-то время под чужим именем.

— Под чужим именем? — переспросила Нежинская, глядя прямо мне в глаза. — А ты приедешь ко мне под чужим именем?