Яковлев А. Сумерки

Господствующая и торжествующая продажная номенкла­тура, будучи авторитарной по определению, упорно форми­рует мнение о необходимости авторитарного режима, ловко использует их в целях усиления собственной власти. Наби­рающее силу отмывание прошлого, особенно злодеяний Ле­нина и Сталина, навязчивая пропаганда «славных подвигов» спецслужб, как грязных денег, — очевидное тому доказа­тельство. Ползучая реставрация нарядилась в одежды стаби­лизации. Разрыв между словами и делами снова стал повсе­дневным занятием политиков. Иными словами, непереноси­мо, когда рушится здание, в фундаменте которого есть и твои кирпичи. Даже в страшном сне не могло присниться, что по стране зашагают отряды мерзавцев, а не созидателей, готовых отстаивать свободу человека.

Не везет России с реформами. Давно не везет. Точнее и тоньше всех высмеял наши реформы, начиная с петровских, Николай Гоголь. Во 2-й части «Мертвых душ», которые пре­вращены гением писателя из мертвых в «вечно живые», на­правил он незабвенного «вечно русского» — старого и ново­го — Павла Ивановича Чичикова к неистовому реформатору полковнику Кошкареву, истинному птенцу «гнезда Петро­ва», безгранично верившему в бюрократические начала ре­форм.

«Вся деревня была вразброску: постройки, перестройки, кучи извести, кирпичу и бревен по всем улицам. Выстроены были какие-то домы, вроде каких-то присутственных мест. На одном было написано золотыми буквами: «Депо земледель­ческих орудий»; на другом: «Главная счетная экспедиция»; да­лее: «Комитет сельских дел», «Школа нормального просвеще­ния поселян». Словом, черт знает чего не было!

...Полковник принял Чичикова отменно ласково. По виду, он был предобрейший, преобходительный человек: стал ему рассказывать о том, скольких трудов ему стоило возвести имение до нынешнего благосостояния; с соболезнованием жа­ловался, как трудно дать понять мужику, что есть высшие побуждения, которые доставляет человеку просвещенная роскошь, искусство и художество; что баб он до сих <пор> не мог заставить ходить в корсете, тогда как в Германии, где он стоял с полком в четырнадцатом году, дочь мельника умела играть даже на фортепиано; что, однако же, несмот­ря на все упорство со стороны невежества, он непременно достигнет того, что мужик его деревни, идя за плугом, бу­дет в то же время читать книгу о громовых отводах Франк­лина, или Виргилиевы «Георгики», или «Химическое исследова­ние почв»...

Много еще говорил полковник о том, как привести людей к благополучию... Он ручался головой, что, если только одеть половину русских мужиков в немецкие штаны, — науки воз­высятся, торговля подымется и золотой век настанет в Рос­сии».

Когда Чичиков объявил о своих надобностях в неких ду­шах, полковник попросил его изложить просьбу письменно, поскольку «без бумажного производства» никак нельзя, а Чичикову поможет специально отряженный комиссионер.

— Секретарь! Позвать ко мне комиссионера! — Предстал комиссионер, какой-то не то мужик, не то чиновник. — Вот он вас проводит <по> нужнейшим местам.