Якутия

Когда в очередной раз он поднял автомат и вдруг увидел красное неподвижное мертвое месиво перед собой, он застыл на какое-то время, потом грустно выругался и отошел от обезображенного тела.

Самолет летел как-то неровно, снижаясь, и словно вот-вот собираясь упасть. Труп одного из царей Якутии лежал внутри него; сзади оставался уничтоженный атомной бомбой город Алдан. Софрон Жукаускас, находящийся в этом самолете, вытер кровь со своих рук, печально посмотрел на труп, отвернулся и вдруг резко отбросил от себя автомат, судорожно сгибаясь. Его начало рвать мерзкой зеленой желчью, и он затрясся, словно роженица от схваток.

Обтошнив штабель ящиков рядом с мертвым Ефимом, Софрон вздохнул и вдруг вздрогнул от того, что самолет резко устремился вниз.

- Что же это, что же это... - запричитал Жукаускас, еле удерживаясь на ногах. - Что же делать, как же это...

Самолет продолжал почти падать, куда-то заворачивая; Софрон, шатаясь подошел к трупу и поднял лежащий рядом с ним парашют.

- Где, что? - спросил он вслух, надевая его на себя.

Нащупав кольцо, Жукаускас подергал за него и осторожно подошел к проему. Внизу была прекрасная разноцветная земля.

- Не могу я! - крикнул он. - Страх, страх!

Никто не отвечал; самолет падал, словно потерявший свои загадочные свойства бумеранг.

- Жизнь за Якутию! - торжественно провозгласил Софрон, обращаясь вниз. - Эхма! За Головко! Якутияааааа....

Он подпрыгнул и резко бросился в проем, ступив на всю ту же площадку-дверь, по которой недавно скользили атомная бомба, Ылдя и пилот. Пробежав по ней несколько шагов, грохоча ботинками, он сорвался и упал головой вперед - вниз, расставляя свои руки в стороны, как будто в самом деле хотел полететь и все изменить.

Все заструилось вокруг, стало легким, никаким, смазанным. Какие-то пятна, какой-то промозглый ветер, огни и ужас пронзили это существо, оказавшееся в прекрасной стихии. Воздух пел вокруг; свобода как будто переполнила мир и выплеснулась наружу чудесным мельтешением незримых взвешенных частиц, которых нельзя было поймать, или ухватить, и которые заполняли всю среду своей царственной вездесущностью. Реальность полетела кувырком, невесомо замерев в одной из инерциальных систем. Что-то приближалась, фокусируясь; отчаянный трепет обнажал сердце и будто бы прекращал жизнь; душа забилась в теле, как пойманная птица.

И в этом мгновении, достойном сна, страшном и невероятном, холодеющая рука

Софрона Жукаускаса нащупала некое кольцо и дернула за него, как если бы что-то могло быть заключено в кольце.

Громкий шелест и шорох раздались немедленно; и тело было поддержано невидимыми расправляемыми крыльями и сохранено; и оно словно упало в подставляемую люльку, или гамак, и закачалось там, ублажаемое мягкой опорой, - так жук рождается из личинки, взлетая ввысь, так паук спускается на выделяемой собой паутине, так летучая рыба вновь ощущает ласковую упругую волну, возвращаясь в море после своего прыжка. Ласковый купол образовался наверху, как нежная граница хаотического мира, поставившая предел его необязательности и непроявленной размазанности. Это были словно любящие руки таинственного высшего друга, подхватившего того, кто падает, и убаюкивающие его, подвешивая на своих волшебных нитях. Мир вокруг принял зримые формы и был спасен от гибели прекрасной чашей, обращенной вниз. Невесомый ужас закончился, и наступило мягкое блаженство безопасной чудесной высоты; Софрон Жукаускас наконец посмотрел вниз и вверх, протянул перед собой руки и схватил держащие его стропы, согнул ноги в коленях и опустил их, и опять посмотрел вниз. Под ним была Якутия.

- Неужели я существую, - сказал Софрон.

Он летел посреди неба, и сверху распростерлась огромная сверкающая полотняная полусфера, надежная, как ангельская охрана, или эпоксидный клей; он был прямолетящим восторженным существом посреди голубого воздушного великолепия, принявшего его в свое возвышенное царственен блаженно улыбался, загадочно смотря на мир, существующий, словно огромная великая страна, и он желал ступить на ее волшебную мягкую почву и сделать свой божественный шаг.