Ялгуба

— Понимать надо! Когда русские рабочие умирали от голода, истекали кровью, завоевывая и для вас страну, где есть работа и нет безработных, что делали вы? Вы в Америке отсиживались, своим трудом помогали капиталистам... И вот русские рабочие построили Советскую трудовую страну и вас, которых душила безработица, пригласили сюда, дали вам самое лучшее, что имели. А вы и теперь хотите лучше хозяина жить. И какого хозяина! Не капиталиста, а русского рабочего, который вам открывает глаза на весь мир. Да и вы здесь такие же хозяева, если работаете...Чей лес? Назовите мне имя хозяина, которому принадлежал бы хоть один фестметр. Нет, не назвать вам, потому что хозяин — все трудящиеся,вся страна. И вы! Вы, избирающие своих депутатов в Советы... Вам раньше давали все с лихвой, чтобы вы привыкли к обстановке, и еще потому, что считали несознательными. А если ваши головы за два года жизни здесь не прояснились, то, пожалуйста,— уезжайте обратно в Канаду и Финляндию. Но как ваш друг предупреждаю — напишите туда письмо, справьтесь обо всем. И вам все ответят, что там невозможная безработица. А тех, кто уедет или будет здесь волынить, мы запишем поименно и опубликуем имена в международной рабочей печати и финской и канадской. И рабочие всего мира покроют вас позором и презрением, потому что, волыня здесь, вы не забастовщики, а простые штрейкбрехеры и предатели...

И когда я сказал им в лицо всю эту правду, они молчали.

Потом вышел один и сказал, что он никогда не был и не будет штрейкбрехером, и заявил, что и в новых условиях он обещает перевыполнять норму.

А потом начали говорить другие: о том, что теперь они согласны со мной и не понимали раньше политического значения, о том, что они берут свои слова обратно.

И многие из них положили на дощатый стол свои иностранные паспорта и тут же при всех на бумажках писали заявления с просьбой принять их в советское гражданство.

И это потому, что до рабочего человека правда всегда дойдет... Только надо прямо в глаза ее рубить... И ударника называть ударником, а штрейкбрехера — в лицо — штрейкбрехером.

И какой был подъем!

Все забыли свои ссоры: и кто кому когда не дал прикурить, или стянул лыжи, или обругал в нетрезвом виде,— все забыли.

И как в этот вечер мы пели «Интернационал»!

Мы пели его как клятвенное обещание биться за победу рабочих во всем мире, до, тех пор пока руки наши смогут держать топор.

1936