Йалокин

«Может быть, и Анна мне всего лишь приснилась?» – с обреченной надеждой думаю я.

Мысль о любимой, которую предал, заставляет меня очнуться полностью. Резко, разом, рубящим ударом топора отрезая сон от яви. Или… явь ото сна?..

– Ну, ну!.. – Оказывается, доктор уже вылез из кресла и склоняется надо мной. – Очнулись? Вам плохо?..

– Нормально, – бурчу я под нос, злой на себя за проявленную слабость. Злость придает сил, я выпрямляюсь, мотаю головой: – Я в порядке. И у меня всё. Если вот это, – обвожу я вокруг руками, – не продолжение сна.

Толстяк хихикает, вновь опускается в кресло и хитровато-блаженно щурится: – Знаете, а ведь ваш сон ничем особо и не примечателен. Нормальный сон. И вот этот логический разрыв, когда пропадает больница и появляется корабль – тоже, по сути, логика. Больница – здание – пассажирский теплоход. Это ведь сходные понятия. Куда-то опаздывать во сне – обычное дело. Война – это отголоски вашего прошлого. Тоже где-то как-то нормально… Я не саму войну имею в виду, а факт присутствия данной темы в ваших снах.

– А предавать любовь – тоже нормально? – сжимаюсь я в судороге подступающего гнева.

Доктор прячет бесцветные глаза под мясистыми складками век. Лысина его покрывается капельками пота, он быстро смахивает их ладонью и говорит, глядя в сторону:

– Прошу извинить меня, но я должен задать этот вопрос… – Он замолкает, сопит, подбирая слова, и я не выдерживаю:

– Да спрашивайте же, черт вас дери!

– Вы изменяли жене? – выпаливает толстяк и вжимается в спинку, будто ожидая удара.

Вполне возможно, я бы его и ударил. Будь у меня у жена. Которой я был бы верен долгие годы. Тогда, наверное, вопрос толстяка оскорбил бы меня. Но жены нет. Есть лишь любимая, которую я предал во сне. И которую продолжаю любить наяву. Любить, не признаваясь ей в этом. Хотя, конечно же, Аня давно обо всем догадывается. Но я не собираюсь говорить с ней о любви. Потому что не хочу ломать ей жизнь. А еще потому, что она не любит меня. Не может она меня любить! Не бывает на свете чудес.

Скрипнув зубами, бросаю:

– У меня нет жены.

Доктор хмурится. Снова отводит взгляд, дергает лысиной.

– Вы успокойтесь, голубчик, – бормочет он. – Всё в порядке, вы не спите…

– Я надеюсь, – хмыкаю я, не понимая, к чему он клонит.

– Всё в порядке, – повторяет психотерапевт. Теперь в его голосе слышится больше уверенности. – Успокойтесь, расслабьтесь, забудьте ваш сон и вспомните…

– Что? – начинаю я злиться по новому кругу.

– Ну, для начала, с кем вы сюда пришли. Кто ждет вас там. – Доктор тычет пальцем-сарделькой в сторону обитой рыжим дерматином двери. Я невольно гляжу на дверь и нервно выхохатываю:

– Же?.. На?

Толстяк расплывается в улыбке и умиленно кивает. Словно перед ним любимое чадо, впервые сказавшее «папа».

Злость мгновенно улетучивается. Мне становится страшно. Я вскакиваю и начинаю возбужденно лепетать, словно уговаривая доктора:

– Да поверьте, ну нет у меня жены! Вот, смотрите, у меня и кольца обручального нет!.. – Я вытягиваю правую руку и замираю. Глаза мои пялятся на распростертую в воздухе ладонь, но я отказываюсь им верить. На безымянном пальце… блестит золотой ободок.

Всё. Я не выдерживаю. Кольцо добило меня. Хватаю толстяка за лацканы пиджака, начинаю трясти:

– Что это?! Что?! Твои дурацкие методы?! Пока я был в отключке?.. – Пытаюсь сдернуть кольцо, но оно сидит мертво, словно вросло в палец. – Тупой идиот! Сволочь! Скотина!.. – Я выплевываю в лицо доктора и некоторые другие слова, но тот, надо отдать ему должное, выдерживает мой натиск достойно. Ждет, пока я успокаиваюсь и подходит к рыжей двери. Открывает, говорит кому-то за ней:

– Анна Михайловна, будьте любезны, зайдите!

Дверь распахивается. В проем шагает… Аня. Анютка. Анюшечка. Моя любимая.

Глаза закатываются к потолку, я вижу, как быстро он удаляется, жду удара пола о спину и…

* * *

…Падаю в белую пустоту. Точнее, мягко опускаюсь в нее. Передо мной по-прежнему сидит доктор. Нет… Не доктор. Вообще непонятно кто. Почему-то не могу сфокусировать взгляд на фигуре напротив. Зато, опустив глаза, вижу на себе нелепый красный полушубок с белой каймой. Она сливается с фоном и кажется, что ноги мои в черных сапожках с блестящими пряжками отрезаны и парят отдельно от тела. Я невольно шевелю ими, чтобы развеять неприятную иллюзию. Ноги охотно отзываются. Зато я не помню, кто я такой.

Вслух я ничего не говорю, но ответ получаю сразу:

– Как кто? Йолупукки, конечно.

– Нет-нет, Йалокин! – внезапно вспоминаю всё. Ну, или почти всё. Мой нечеткий собеседник отмахивается:

– Да какая разница! Главное, что ты можешь то, чего не могут другие. Значит, ты и есть этот… Санта-Клаус. Тирли-динь, тирли-динь, тирли-тирли-динь!.. – гнусаво поет расплывчатый хмырь.

Я в очередной раз начинаю злиться:

– Да какого?!.. Что я еще там могу?! Кто ты вообще такой?!

– Я-то не всё ли равно кто? – Голос Неясного тоже становится злобным. – А вот ты – пакостник! Наворотил, напутал, понимаешь…

– Что я напутал? Что наворотил?.. – Я отчетливо понимаю, что шутки кончились. Но совершенно не могу понять, чего от меня хотят.