Яма

Мы совершили ужасную ошибку, недооценив противника – вот первое, что я себе сказал. А ведь парижские события показали, что мы имеем дело с мощной, предприимчивой и вездесущей организацией.

Она выследила нас и нанесла отлично подготовленный удар, даже серию ударов.

Сначала каким-то загадочным образом вывели из игры Эраста Петровича. Потом похитили Корделию. Заманили меня в засаду (а на мостике была именно засада). Похитили (господи, дай бог чтоб только похитили!) Эмму. Приехали в гостиницу за господином и увезли его в неизвестном направлении. Единственное, что у них не получилось – избавиться от меня.

Потом я стал ломать голову над вражеским замыслом.

Тут было несколько загадок.

Почему всех похитили, а убить хотели только меня?

Вероятно, для Корделии Эрмин у них запланирован финал, изображающий несчастный случай или естественную смерть, предположил я.

Господина они не умертвили, потому что главный акунин «Э.П.» испытывает родственные чувства. И это не Аспен, мы ошиблись.

Но зачем они похитили Эмму? А может быть, ее убили и кинули тело в реку? Мое сердце тоскливо сжалось, мешая дедукции, но усилием воли я отогнал чувства прочь. Приказал себе: «Не разбрасывайся. 二兎を追う者は一兎をも得ず. Тем более за тремя. Твой заяц – господин, за ним и гонись. О Корделии и даже об Эмме, как это ни горько, на время забудь».

Карета увезла господина в неизвестном направлении и следов не оставила. В таких случаях Эраст Петрович говорил: «Надо построить радугу». Один конец радуги упирается в землю там, где находишься ты. Напрягаешь разум, призываешь на помощь сатори. Это усилие излучает сияющую радугу, которая вторым своим концом должна указать точку поиска.

Я зажмурился, сжал кулаки, попробовал излучить радугу.

За что можно зацепиться, от чего оттолкнуться?

Единственное, что у меня было – предметы, которые я успел извлечь из кармана метателя ножей.

Я повертел в пальцах эмалевую райскую птичку. Что она означает – непонятно.

Кожаный веер я спрятал в карман, поближе к сердцу.

Покрутил монокль. Раздвинул его, заглянул в окуляр. Вещь хорошая, английской работы, но что от нее проку?

Долго рассматривал билет. Германские имперские железные дороги. Проездной билет № 102227. Из какого-то Швебиш-Халля до Марбурга с пересадкой в Штутгарте. На два лица. Отбытие вчера в восемь часов вечера, прибытие в половине третьего ночи.

Первым моим порывом было отправиться на станцию с двойным названием. Но что я там буду делать, в этом Халле? Кого искать? Один пассажир мертв, другой увел куда-то Корделию.

Нет, я только попусту потрачу время. Тем более что господина увезли в карете, а не по железной дороге…

Следующая идея была продуктивнее: отправиться к ван Дорну и потолковать с ним по душам. Вдруг он все-таки что-то знает. Эмма была уверена, что после нашего визита доктор обязательно должен был связаться со своим клиентом. По крайней мере я добуду копию телеграммы и узнаю, что именно вчера было сообщено таинственному «Э.П.».

Но и это не поможет мне добраться до «Э.П.». А совершенно ясно, что найти Эраста Петровича я смогу, только если доберусь до его сатанинского родственника.

В депеше господина полицайрата было сказано, что сведений о телеграфном аппарате, с которого «Э.П.» выходит на связь, нет даже в секретном регистре министерства, а значит, аппарат был получен и установлен за взятку.

Вот он, путь к «Э.П.»! Круг лиц, которые могут предоставить подобную услугу, должен быть очень узок. Может быть, это вообще один чиновник. Надо установить, кто это, а потом я вытрясу из взяточника сведения о том, где находится аппарат. Там же отыщется и «Э.П.»!

Дальнейший ход моих мыслей был уже прост.

Ясно, что помочь в этом деле мне может только Шпехт-сан. А значит, я немедленно отправляюсь в Берлин.

Я посмотрел на часы и очень удивился. Был уже четвертый час пополудни. Оказывается, я просидел над рекой много часов. Это оттого, что мысль много раз ходила по одному и тому же кругу – пока круг не превратился в радугу.

В обычное время мой нетерпеливый живот бурчанием напомнил бы о себе, но есть совсем не хотелось. Заходя вперед, скажу, что я ничего не ел и ни минуты не спал все последующие дни, не испытывая потребности ни в пище, ни в отдыхе. В периоды крайнего напряжения сил и чувств обычные нужды исчезают. Я, конечно, читал о верных вассалах клана Отоми, отказавшихся от еды и сна до тех пор, пока они не отомстят за своего господина, но считал поэтическим преувеличением, что они просуществовали так целых семнадцать дней. Теперь тот же путь предстояло пройти мне. И, поверьте, обходиться без еды было не самое трудное.

То, что я столько времени потратил на построение радуги, очень осложнило мое положение, и без того сложное. Я понял это, когда вышел на большую улицу, ведущую к вокзалу. Около афишной тумбы стояли люди. Какая-то фрау рассеянно на меня оглянулась и вдруг вскрикнула:

– Mein Gott! Guk mal![16]

Все тоже обернулись, уставились на меня и вдруг кинулись наутек. Сбежал даже гужевой извозчик, бросив свою повозку. Я остался в одиночестве.