Яма слепых

Они продолжали этот разговор до тех пор, пока мавританские ребятишки не начали плакать и не обратили внимание землевладельцев, что они, эти подлые, еще шевелятся. Тогда каждый взялся за ногу неверного, уперся в стремя ногой, чтобы Удержаться на коне, и по знаку Перейры Салданьи изо всех сил Дернул. Мощные мускулы Диого Релваса не подвели его, тогда как у изумленного Фортунато Ролина в руках осталась лишь стопа мавританского ублюдка. Диого Релвасу зааплодировали — все землевладельцы теперь стояли около Фортунато Ролина и Диого Релваса. На состязание пожаловал сам король, он сидел на вороном коне, украшенном золотом.

— Ну, займемся вторым? — победно спросил хозяин Алдебарана.

— Но теперь, если ваше величество дозволит, — сказал Ролин, обращаясь к королю, — приз будет иным: тому, кто выиграет, будут принадлежать все женщины этой страны и всех прочих стран, которые мы завоюем.

— Годится! — крикнули все конники разом, хотя сказанное было не по душе королю.

Однако на войне приказывают воины, а их величества повинуются. И вот под смех и подстрекательства двух групп, на которые разделились все конники, соперники схватили за ноги уже второго мавританского ребенка. Перейра Салданья попросил тишины, и, как только крикнул «три», Фортунато Ролин взлетел вверх с пустыми руками и покатился по земле вместе с конем, на котором сидел, конь не сумел устоять на ногах от сильного рывка крепкой руки Релваса. А Релвас уже кружил тело неверного над своей головой, бросив его потом за горизонт, куда, конечно же, гот должен был долететь мертвым. И тут же, прежде чем Ролин успел подняться, Диого Релвас, потрясая мечом, пронзил его, так как близился час грабежа, а в это время не щадят ни здорового, ни больного, тем более соперника, который минутой раньше оспаривал самок, — хоть одним, да меньше будет при дележе добычи: золота и драгоценное гей.

Страх пробрал присутствовавших до костей, и они бросились врассыпную, прочь с глаз сеньора Алдебарана, который спешился, чтобы отрезать голову Ролина и нацепить ее на кончик меча, не оставив никаких сомнений в своей победе.

— На мавров! На мавров! — закричал он.

Теперь он убьет всех остальных, ведь ни один не мог устоять перед грозным мечом Релваса. Он наносил им удары и снимал с раненых кожу, укрываясь ею, чтобы спастись от пронизывающего холода. Непонятного холода, которого никогда не знала эта жаркая страна. Но Диого Релвасу задумываться над этим не было времени, так как он убивал, убивал и убивал — и копьем, и огнем, и пулеметной очередью, и газом. Он уже не щадил ни женщин, ни детей, ради того чтобы никогда больше не было мавров на земле, той земле, что перейдет в его вечное пользование. Он чувствовал необходимость остаться на ней в одиночестве.

Теперь нужно было обезглавить последнего — халифа, ведь вся его свита уже лежала на земле. И вдруг, когда он готов был это сделать, в одной половине лица неверного он узнал Зе Ботто, мерзавца, выступавшего за развитие индустрии, и заколебался. Этого было достаточно. И тут же на равнине стали вспыхивать огни святого Иоанна, и из каждого поднимался мавр, сотни, тысячи мавров, и все пели — удивительная вещь! — ту проклятую мелодию, которая так хорошо была ему знакома…

От такого странного сна он очнулся в страхе. А может, он все еще спит?! Ведь гимн он слышал и сейчас… Диого Релвас поспешил к окну и увидел, да, увидел своими собственными глазами толпу своих слуг, идущих по дороге к Алдебарану и поющих, да, поющих и выкрикивающих лозунги.

Застарелая ярость с новой силой потрясла все его существо. И почти столетнее, еле державшееся на ногах тело рухнуло на кровать, как кирпичи старой, гнилой стены. Сердце замерло и остановилось, источая дурной запах. Так заснул вечным сном Диого Релвас, заснул на руках отца и деда, тогда как ангелы открывали ему врата небесные, чтобы великий святой человек вошел бы в них с должными почестями.

Рано утром в черной коляске деда, запряженной теми же дедовскими лошадьми, все в той же упряжке, с тем же дедовским кучером и в обычной для него форме, в кепи с блестящим козырьком, Руй Диого — все как всегда, точно в мире не было перемен — ехал по землям Алдебарана.

Едучи по подозрительно тихим улицам поселка, он внимательно, не глядя прямо, следил за теми, кто его приветствовал. И испытывал неудовольствие, когда его отягощенная камнями печень напоминала о себе. Он ехал как хозяин и деспот, внушая почтение. Все, казалось, от него зависело, все, но не все его приветствовали. И он знал это, знал с того самого дня, когда переехал в Алдебаран, но деду всегда говорил обратное, говорил то, что тому хотелось слышать.

Был ли он счастлив?!