Ямщина

Старый князь, вздрагивая плечами, обнял его и троекратно расцеловал. Руки у него были холодными. Щербатов развернулся и пошел, стараясь твердо печатать шаг, но не получалось – спотыкался на ровном месте. И, когда уже спускался по лестнице, его догнал громкий голос князя:

– Мы будем ждать тебя! Все будем ждать!

На улице Щербатов обернулся, посмотрел на высокие окна дома Мещерских и почувствовал на щеке слезу. Стыдливо смахнул ее и поманил к себе скучавшего на козлах извозчика. Он торопился в полк.

И там, в полку, занимаясь походными сборами, он вдруг понял, что в глубине души рад, что ему не пришлось объясняться с Татьяной. Это для него было бы слишком тяжело.

Но вечером к нему подбежал посыльный и сказал, что господина поручика спрашивают за воротами казарм. Кто спрашивает? Какой-то молодой человек.

Молодым человеком оказался Константин Мещерский. Он отчужденно кивнул Щербатову и протянул небольшой, плотно заклеенный конверт.

– Это вам послала Татьяна, – на красивых губах заиграла усмешка. – Как я понимаю, продолжение игры в благородство. Вы, Петр Алексеевич, благородны, а она еще благородней. Подозреваю, что сентиментальная девица готова лишиться своей девственности, дабы избранник ее, отправляясь на войну, сохранял бы в израненной груди светлое воспоминание… Господи, и это – русская аристократия! Как же она выродилась!

– Князь! – Петр вспыхнул, как порох. – Если вы не замолчите, я дам вам пощечину и мы будем стреляться!

– Только этого мне не хватало! Оставьте ваш боевой запал для турок. Я думаю, они собьют с вас дурацкую спесь.

От сильной и неожиданной пощечины голова Константина мотнулась, как тряпичная. Он сразу побагровел, и лицо налилось кровью.

– Не приведи Бог, поручик, вернуться тебе живым. Я не буду с тобой стреляться, я зарежу тебя, как мясник, в подворотне. И кишки на мостовую! Ублюдки, все ублюдки!

Хорошо, что последние слова Константин договаривал уже на ходу, иначе Щербатов бы не сдержался и получилась бы безобразная сцена. Руки дрожали. И только теперь Щербатов вспомнил о конверте. Разорвал его, развернул сложенный вдвое листок: «Милостивый государь Петр Алексеевич! Я все понимаю, и люблю Вас еще больше. Никаких обязательств я с себя слагать не намерена. Полагаюсь на волю Божью и верю, что мы будем вместе, уже навсегда. Я знаю, что с Вами ничего не случится, я буду молиться за Вас. Татьяна».

Коротенькое это письмо Щербатов запомнил сразу, до последнего слова.

И повторял его в самые безысходные минуты, когда уже казалось, что не выйти живым из кипящего котла огня, разрывов, пуль и сабельного лязга. Но он не только выходил живым из боев, он не получил ни единой царапины. И как-то старый гренадер после очередной страшной схватки сказал ему:

– Ох, поручик, жарко кто-то за ваше благородие молится…

И как накаркал, усатый…

…Турецкий редут стоял намертво. Окутанный пороховым дымом, он осыпал наступающих градом пуль, неровное кочковатое поле перед ним было усеяно телами убитых и раненых. Уши закладывало от постоянного несмолкающего грохота. Вторая атака захлебнулась. Но оставшиеся в живых не отступали назад, а скапливались в ложбинках, за пригорками, дожидаясь, когда пойдет очередная волна. Все знали, что отступать нельзя – зачем же тогда столько положили народу? Взять, взять во что бы то ни стало проклятый редут, за которым открывалось огромное и выгодное во всех тактических отношениях пространство для удачного маневра: атакующие войска выходили тогда во фланг туркам, которые тоже это прекрасно понимали и сопротивлялись отчаянно, подбадривая себя неистовыми криками «Алла! Алла!», которые слышались даже сквозь грохот ружейной пальбы и пушечных разрывов.

– Господин поручик, к командиру!

Щербатов, придерживая на боку саблю, подбежал к командиру полка. Любомудров, в редком окружении офицеров, стоял в кустах, на небольшом взгорке, стоял неподвижно, широко расставив короткие, сильные ноги. Он опустил бинокль, посмотрел на подбежавшего Щербатова и обратился к офицерам:

– Господа, а ведь возьмем мы сегодня этот редутишко. Как пить дать – возьмем! Вы поглядите на его рожу! – и показал на вестового, который только что позвал Щербатова. Молодой, рыжий парень широко улыбался и скалил крупные зубы, все его круглое лицо излучало такую радость и уверенность, что и офицеры невольно заулыбались. – Возьмем, Сидоркин?

– Так точно, господин полковник! Деваться им некуда! – вестовой еще шире и радостней заулыбался. – Побегут, как миленькие!

– Все слышали? Молодец, Сидоркин! А теперь, господа, самое главное. Прошу внимания.

Любомудров ставил задачу офицерам на третью атаку, обращаясь по очереди к каждому из них и не обращая внимания на стоящего совсем рядом Щербатова.