Приказчик подбежал, наклонился над прилавком, и тут же один из пришедших приставил ему нож к горлу. Произошло это так мгновенно, что Феклуша, собиравшаяся мыть полы в магазине, замерла в темном коридорчике и даже не ойкнула от страха. Прижалась к стене, скрываясь за цветастой занавеской, и в широкую щель видела все, что разворачивалось прямо на ее глазах.
— Не дергайся, парень, а то у меня рука легкая, зарежу и не замечу, — пришедший, не давая приказчику выпрямиться, не убирал нож, а другой в это время уже запирал изнутри двери и задергивал шторы на окнах.
Феклуша, прижав к груди руки, не шевелилась.
— Отвечай быстро и не задумывайся. Когда Боровой уехал?
— Вчера, вчера уехал, — с готовностью отозвался приказчик.
— Хорошо. Сколько у них подвод?
— Две. И конь запасной, под седлом.
— Лошади какой масти?
— Чалая и жеребец вороной. А под седлом — серый, в яблоках.
— Ружья взяли?
— Взяли.
— Еды много?
— Полные возы.
— На сколько уезжают, говорили?
— На сколько — точно не знаю, но надолго — месяц-два, не раньше.
— Молодец. А Дюжев куда отправился?
— Хозяин в Каинск отбыл, по делам.
— Сходится! Ну, ты, парень, золотой! Торгуй дальше, но язык за зубами держи, а то я его отрежу. Чик — и нету! Вот так!
Лезвие ножа хищно блеснуло, и к ногам приказчика упал большущий кусок от полы его сюртука. Приказчик икнул, глянув под ноги, а оба господина, открыв двери, неслышно выскользнули, как испарились.
Феклуша не могла сдвинуться с места, ноги будто приросли к полу, а приказчик, медленно выпрямившись, тупо смотрел на прилавок, и видно было, что он боится оглянуться назад.
— Да ушли они, — у Феклуши прорезался голос, и она сдвинулась с места.
— Ушли? — приказчик снова икнул и вытер со лба пот, — а ты здесь была?
— Да вот, стояла…
— И ничего не видела! И не слышала! Понятно?! Это хозяйское дело — пусть разбирается, а нам с тобой под нож вставать никакого резона нет! Слышишь, что говорю?! Слышишь или нет?
— Слышу, — пролепетала Феклуша, которая все еще не могла отойти от страха.
Они вместе закрыли магазин, вместе прошли в дом, и приказчик все повторял и наказывал Феклуше, чтобы она никому ничего не рассказывала. Та согласно кивала, а вечером, уже в потемках, заседлала коня, тихонько вывела его в поводу за ворота и, перекрестившись, взобралась в седло.
— Ночью уж шибко страшно было. Скачу, а сама боюсь — вдруг не догоню, на постоялых дворах спрашивала… — Феклуша потуже перевязала шаль и, опустив глаза, попросила: — Мне бы хлебца кусочек, я как без ума выскочила, ничего не взяла…
— Хлебца ей кусочек! — взревел Боровой, — кнута бы тебе хорошего!
— За что? — растерялась Феклуша.
— А за то! Сидеть надо было и не рыпаться! Куда мы теперь с тобой? В игрушки играть?!
— Я за вас напугалась.
— Слышь, господин офицер, напугались за тебя! Я-то ей и на дух не нужон!
— Замолчи! — отчеканил Петр и вплотную придвинулся к Боровому.
Тот удивленно вскинулся, потому что стоял перед ним совершенно иной человек. Даже следа не осталось от прежнего спокойствия и равнодушия. В прищуренных глазах прорезался стальной блеск, голос наполнился нутряной силой, и Боровому в момент стало ясно, что такие глаза и такой голос могут принадлежать лишь тому, кто умеет командовать и подчинять людей своей воле. Он даже слегка отшатнулся от Петра.
— Сейчас, не сходя с этого места, — продолжал тот, — ты все расскажешь. Все! Иначе я ее забираю и уезжаю отсюда.
— А не боишься? Что Дюжев скажет? А если я скажу?
— Плевать!
Боровой помолчал, раздумывая, махнул рукой:
— Будь по твоему. Только давай до места доедем и девку покормим.
И снова их встретил угрюмый хозяин заимки. Ничего не говоря и не спрашивая, распахнул ворота.
— Скажи своей, чтоб жрать подала без задержки, девку в перву очередь накормите, — скомандовал Боровой хозяину, а затем обернулся к Петру: — Пойдем.
Уверенно поднялся на крыльцо, но в дом не пошел. В темных сенях свернул к лестнице, которая вела на чердак. Толстые сосновые перекладины заскрипели под его тяжестью, но сдюжили. На чердаке, в полной темноте, он долго шарил руками, поднимая старую пыль, затем попросил:
— Спичку запали.