Ямщина

Митенька на такие слова всерьез осерчал — вида, правда, не показывал. А про себя мыслил: «Это меня-то не возьмут? Да я кому хошь нос утру!» Слова эти, вслух не сказанные, маменька в глазах у него прочитала, ответила:

— Раньше времени-то не хорохорься. Ладно, ступай.

Митенька отправился к Роману. Тот послушал, хмыкнул в бороду и спросил: каким инструментом парень работать собирается?

— Топором, чем еще? — удивился Митенька.

— Сначала, парень, головой надо работать, а после — топором. Уяснил? Теперь топор неси, поглядеть надо.

Митенька сбегал домой, принес топор, подал его Роману. Тот пощелкал ногтем по обуху, послушал. А чего слушать? Топорик каленый, привезенный с Ирбитской ярмарки, звенит — колокольчик под дугой, да и только.

— Ладно, — сказал Роман, — поглядим.

Закатал рукав, обнажил волосатую руку и провел острием по коже. Впритирку. На блескучей кромке топора остался седой волос.

— Держи, — совсем милостиво сказал Роман. — Сейчас вот что сделай… — поставил на попа махонькую чурочку, сам в сторону отошел. — Расколи на две половинки, и чтоб обе ровные были.

Прицелился Митенька — ах! Чурочка разлетелась. Одну половинку к другой приставили, и оказалось — одна побольше, а другая поменьше. А надо вот как! Роман взял топор у Митеньки и обе половинки на четвертушки — ах! ах! Приставили. Две пары до того ровные, будто такими на корню выросли. Митенька пал духом.

— Не беда, — утешил Роман. — Дело наживное, было бы желание наживать. А в артель приходи.

К полудню на небе не осталось ни единой тучи. Земля высохла, воздух накалился и пропитался тяжелым духом смолы.

Роман, а вместе с ним еще три самых опытных плотника, завязали первый венец подклета. Когда четыре бруса улеглись концами друг в друга, накрепко смыкаясь в вырубленных чашах, когда замкнули они собой широкое пространство и на бугре обозначилось будущее основание церкви, все остальные плотники разом побросали работу и подошли поглядеть. Митенька ударил обухом по брусу, топор отскочил, едва не выскользнув из рук, а брус отозвался нутряным гулом.

— На крепость пробуешь? — спросил Роман, и сам тоже ударил обухом. — Крепость железная, на два века хватит, не меньше. А может, и поболе. Все, ребята, передых. Пошли к Дюжеву на обед, попробуем разносолов.

3

В ограде у Дюжева стоял длинный стол под дощатым навесом. На столе — миски расставлены, ложки разложены, не деревянные, а железные: как-никак, а сам Дюжев обедом кормит. Тихон Трофимыч стоял на крыльце и, дожидаясь артельщиков, в третий раз допытывался у Степановны: чего они там с Феклушей наварили, скоро ли на стол подадут, да не мало ли, вдруг на всех не хватит? В первый раз Степановна ответила, что она не первый день у печки стоит, во второй раз — поджала губы и промолчала, а в третий раз совсем осерчала и выговорила хозяину:

— Ты, Тихон Трофимыч, хуже свекровки — то да потому, то да потому, а я чо — без головы живу? Своими делами занимайся, я со своими сама управлюсь!

И так сердито мимо протопала, что толстые доски, настеленные в ограде, прогнулись под ней, закряхтели, а после долго не могли выпрямиться. Тихон Трофимович тоже покряхтел, но Степановне ничего не ответил. Что тут скажешь! Он и сам дивился своей дерганой хлопотливости, когда дело, даже самое чутешное, касалось будущей церкви. С ней он, еще не построенной, сроднился так, будто стояла она на бугре давным-давно. По той же причине, из-за неясного опасения, откладывал отъезд в Томск, где ждали срочные дела. «Успею, — думал он. — День-другой дела потерпят. Останусь тут, присмотрю». Хотя понимал, что присматривать никакой нужды нет: Роман во всем проявлял старательность, смекалку и дюжевский догляд ему не требовался.

Вышел из дома Вахрамеев, встал на крыльце позади хозяина и в спину ему забубнил:

— Тихон Трофимыч, изволили возчикам по полтиннику платить, я прикинул — много выходит… Не надо бы их баловать. Войдут во вкус — не остановишь, станут глотки драть, по рублю потребуют…

— Плати, как я сказал.

— Оно, конешно, воля ваша, своим деньгам вы сами хозяева, но церква эта — одно разоренье. Лучше бы пароход купить да прибавочное дело завести, как другие, вам бы…

— Да не тяни ты душу с меня! Сказано — делай! Ты почему такой жадный, братец, а? — Дюжев повернулся и уставился на своего приказчика, словно в первый раз видел.

Вахрамеев потрогал бородавку на носу и ответил:

— Я не жадный, Тихон Трофимыч, я по-разумному рассуждаю, хочу от лишней траты вас оберечь.

— Ты оберегай, оберегай, только не гунди мне под ухо. Сходи лучше артельщиков на обед позови, время приспело.

Но звать артельщиков не потребовалось. Роман распахнул калитку, шагнул в ограду и вольно поклонился Дюжеву. Отступил в сторону, пропуская остальных, а Митеньку, который стеснительно замешкался, подтолкнул в спину — шире шагай, не озирайся. Сам же к столу подошел последним и примостился с краю. Когда все артельщики расселись, занял почетное место во главе стола и Тихон Трофимыч. Гнутый венский стул, вынесенный по такому случаю из дома, сухо крякнул под грузным телом, но сдюжил.