Ямщина

Никто, кроме самой Степановны, не знал и даже не догадывался, что рыбы ей, хоть свежей, хоть соленой, совсем не хотелось, она и вовсе рыбу не уважала, а весь шум подняла только ради того, чтобы хоть чуть развеселить бедную Феклушу, которая, узнав о сватовстве Митеньки, совсем сникла и жила, будто на ходу спала, ничего не видя вокруг себя и не слыша. И с какой стороны ни подкатывалась к ней Степановна с утешениями, она ничего не отвечала и лишь ниже клонила голову, упирая глаза в землю. «Вот и добро будет, хоть побродят по речке, глядишь — и думки отмякнут», — радовалась Степановна, когда увидела, что глаза у Феклуши чуть ожили.

Поднялась в доме легкая суматоха. Вытащили невод, подвязали новые грузила, заштопали дыру в мотне. Мешки под рыбу приготовили, и тут, когда уже все наладили, выяснилось: Вахрамеев ниже поясницы в воду заходить не согласен.

— Дак ты чо, посуху его таскать будешь?! — шумел Васька.

— Около бережку, около бережку… — невозмутимо отвечал Вахрамеев и наматывал одну за другой тряпки на свою болезную поясницу.

— Подь ты к черту! — ругнулся Васька и выскочил за ворота. Как и в любом деле, коль на него согласился, Васька любил удаль и веселье. А какое тут веселье, если от одной поглядки на Вахрамеева хочется таракана сжевать. — Обметом будем рыбачить! Я щас, мигом найду!

И правда, глазом моргнуть не успели — а он уже вернулся с Иваном Дурыгиным и со всем его приплодом. Парнишки аж подсигивали от нетерпения. Они-то уж знали, что такое обметом рыбачить: один конец невода заводят на веревках, на лодке, чуть не на половину реки, а затем, выбрав большой полой, начинают пританивать. И вот тут важно, чтобы рыба не выскочила через то пространство, где одна лишь веревка тянется. А для того, чтобы не выскочила, бьют боталом, из жести сделанным, отпугивая рыбу и загоняя ее в мотню, а чаще всего выпускают ребятишек и они поднимают такой гам и плеск, визг и писк, что взрослым рыбакам впору уши затыкать или нырять под воду.

Собрались.

— Ну, с Богом! — напутствовала Степановна.

Большущая тесовая лодка Дюжева, еще с весны проконопаченная и залитая смолой, на ходу была легкой, и Васька с Иваном, сев за лопашные весла, быстро поднялись вверх по течению Уени, где был пологий берег и большой полой.

День выдался морочный, по небу бродили тучки, и солнце выскакивало урывками, но вода была теплой, ласковой. И Феклуша, когда забрела по колено, придерживая колоколом вздувшуюся юбку, неожиданно для самой себя впервые за эти черные дни улыбнулась. Мир словно бы заново открылся перед ней: река, широко разлившаяся после прибывшей коренной воды, прибрежные ветлы с веселой листвой, еще не обожженной солнцем, дальние увалы у самого окоема. Широко, вольно… Она снова улыбнулась, зачерпнула уеньской светлой воды в ладони и ополоснула лицо.

— Эй, Фекла! Хватит мух ловить! Иди к полою, нас жди. Как невод заведем — хватай за нижнюю тетиву и тащи понизу, а вверх подымешь — выпорю! — Ваське плевать было на чужие переживания, ему главное — чтобы азарт горел. Вахрамеева усадил за весла, сам остался у берега, а Иван взялся за веревку, чтобы заводить невод.

Двинулись. На текучей воде закачались коричневые поплавки, сделанные из сосновой коры, выстроились полукругом, как расправился невод, и неторопко потянулись к полою. Дурыгинские ребятишки уже забрели в воду, но стояли не шелохнувшись, послушно дожидаясь команды. Вахрамеев греб плохо, лодка шла тычками, но ругать его едва не через всю реку было несподручно, и Васька матерился себе под нос. Вот и полой. Завели невод, ребятишки закипели в воде, заорали вразнобой, подняли такой тарарам, что уши заложило. Иван соскочил с лодки, потянул невод за стояк, Феклуша ухватилась за нижнюю тетиву — и вдруг явственно ощутила, как тетива забилась в ее руках, словно живая.

— Не зевай! — орал Васька, — ниже подхватывай, не зевай!

И в тот же миг здоровенная щука плеснулась из воды, взвилась, изгибаясь коромыслом над верхней тетивой невода, и булькнула, вырвавшись на свободу, оставив рыбакам только яркий взблеск в глазах.

— Задницы полорукие! — еще скандальней завопил Васька, — убью, заразы, таку рыбину!..

Иван, похохатывая, ловко вытягивал невод и приговаривал:

— Ничо, и нам малехо останется…

А какое там — малехо, когда уже видно было, что крылья невода сплошь утыканы рыбой, а мотня кипела и булькала, будто чугунок на плите. Улов, что и говорить, выдался знатный. Крупная щука, золотой линь, блескучий, как серебряный слиток, чебак-красноперик и темноспинная, остроносая стерлядь — все это шевелилось, прыгало, билось в руках и радовало донельзя сердца рыбаков.

За одну тонь добыли три мешка. Васька настаивал, чтобы забрести еще раз, но Вахрамеев воспротивился, застонал, будто ему кости ломали:

— Да хватит ее, и так огрузились, у меня уж и руки отнимаются веслами шкрындать…