Ямская слобода

– Ты мне не рассказывай, шлюха, я сама видела, как она тебе пятак подавала!..

– А я сдачи дала четыре, плоскомордая квакалка!

– А вот и нет, уж не бреши, – женщина повернулась и ушла...

– Ах ты, рыжая рвота, да у меня ни одного пятака нету – вот поди сыщи!

– А зачем ты бублик жевала, сладкоежка? Вот пятака-то и нету, матушка!

– Молчи, вошь сырая! А то как цокну в пасть, так причастие и выйдет наружу!..

И одна женщина поднялась, судя по голосу, – молодая и здоровая. Но тут зычно треснул чей-то мужской голос:

– Эй вы, черти-судари, опять хлестаться? Уймись! Свету дождемся, тогда я вас сам стравлю!

– Это все Фимка, Михал Фролыч! Она меня сладкоежкой ругает, что я бублик за год съела! – жаловался тот же свежий голос.

– Фимка! – гудел Михаил Фролыч. – Не трожь Варю, она не сладкоежка: сходит на двор – не увезешь на тележке!

Нищие захохотали, как счастливые люди.

Филат стоял у порога и слушал голос того, кого Варя назвала Михаилом Фролычем. Но больше Михаил Фролыч ничего не говорил.

Вдруг у Филата вспыхнула вся душа, и он без памяти крикнул:

– Игнат Порфирыч!

Нищие сразу замолкли.

– Это что за новый опорошник явился? – спросил в тишине голос Михаила Фролыча.

– Миша, это я! – сказал Филат. – А где тут Игнат Порфирыч?

Миша подошел к Филату и засветил спичку:

– А, это ты, Филат? Какой Игнат Порфирыч?

Филат ослабел ногами и слышал работу огромного сердца в своем пустом теле. Он прислонился к стене и тихо сказал:

– А помните, мы жили тут втроем зимой?

– Ага, ты про Игнатия спрашиваешь? – вспомнил Миша. – Был такой, да куда-то заховался – со мной его нету.

– А живой он теперь? – покорно спросил Филат.

– Если не лег где-нибудь, то живой стоит. Что он за особенный?

Миша отвечал скупо на вопросы, и Филат начал стесняться спрашивать больше. Скоро Миша лег на пол в углу, подложил под голову локоть и задремал. Филат не знал, что ему делать, и жевал хлеб старого нищего.

– Ложись с нами, молодой человек! – пригласила Варя. – На дворе стыдь наступила. Прихлопни дверь – и ложись. Завтра опять нам ручкой прясть и лицом срамиться. Ох ты жизнь – мамкина дура...

Варя еще побранилась немного и затихла. Филат прилег боком около Миши и омертвел до белого утра.

Миша поднялся рано – прежде нищих. Но Филат уже не спал.

– Ты куда, Миша?

– Да ведь я по делу, Филат. Вчера пришел – ночевать негде, вот и стал на старом месте. А сегодня я далеко должен быть.

– А где? – спросил Филат.

– До Луневецка должен бы дойти. Там Игнат Порфирыч меня дожидается... Кадеты поперли насмерть – насилу допросился в губернии подмоги.

Миша внимательно запаковал сумку, запахнул шинель и сказал Филату:

– Ну, ты пойдешь, что ли? Игнат Порфирыч поминал тебя... Успеем ли их целыми застать – казаки всю степь забрали. Хоть бы отряд не застрял – в губернии обещали сегодня послать. Набрешут, идолы, – у самих крутовня идет...

Миша подошел к Филату, одернул на нем измятый пиджак и вспомнил:

– Вчерась я тебе ничего не хотел говорить: думаю, на что ты нам нужен. Да проснулся ночью, поглядел, как ты спишь, – и жалко тебя стало: пусть, думаю, идет – пропадает человек.

Оглядев место ночлега, чтобы ничего не забыть, Миша тронулся. Филат – за ним и забыл про дверь.

Варя сразу почувствовала холод и от досады проснулась:

– Дверь оставили – чертовы меренья!