Ян Гус

В длинном письме от 24 июня с небывалой силой зазвучал несломленный дух борца: «Ну, отвечайте, проповедники, учащие, будто папа есть Бог земной, будто он не может грешить, не может впадать в грех симонии, как говорят юристы, будто папа есть глава всей церкви святой, ею же правит достойно он весьма и духовно питает ее, будто он — прибежище для каждого христианина. И се — уже снята сияглава, связан Бог земной, обличен во грехах и отвержен, дабы никто к нему не прибегал. Собор поносил его как еретика и в том винил, что продавал он индульгенции, епископства и прочие прибыльные должности, а осудили его те, из коих многие у него же покупали… Был среди них и Ян, епископ литомышльский, который дважды торговал архиепископство пражское, да другие его перекупили… О, если бы Господь Иисус сказал в собрании сем: «Кто из вас без греха симонии, тот пусть обличает папу!» Думается мне, что выбежали бы один за другим…» А в письме, написанном двумя днями позже, Гус еще раз возвращается к характеристике собора: «Поелику же в беспорядке таковом проходил собор, сотворивший больше зла, чем добра, — вы, верные и Богу милые христиане, не приходите в ужас от решений их, которые, уповаю на Бога, не пойдут им впрок. Разлетятся они мотылькам подобно, а решения их будут — паутина. Так хотели они запугать меня — и не могли Божью силу во мне одолеть… Пишу вам это, дабы знали вы: никакие писания их и доводы не одолели меня, хотя и хитростью пытались и угрозами заставить меня отречься и в том ложную клятву принести. Но милостивый Бог, закон которого я славил, был со мною и, надеюсь, будет до конца. Писано в тюрьме, в оковах, в ожидании смерти».

А время текло над крышами тюрьмы, и с каждым днем приближался конец.

ГЛАВА 18 «И НА ПРАВДЕ СЕЙ ГОТОВ С ВЕСЕЛИЕМ УМЕРЕТЬ НЫНЕ…»

День 1 июля 1415 года стал днем, когда Гус, наконец, прекратил непрерывные попытки собора и соборных отцов склонить его к отречению. Этим днем датировано послание, которое он направил церковному собранию: «Я, Ян Гус, в уповании священник Иисуса Христа, боясь оскорбить Бога и боясь впасть во грех клятвопреступления, не хочу отречься ни в целом, ни поодиночке от артикулов, кои приводили против меня лжесвидетели, ибо я — видит Бог, — я таких артикулов не проповедовал и не придерживался. Далее: что касается отрывков из моих сочинений, хотя бы тех, которые были приведены правильно, говорю: если какой-либо из них ложен (но ложность его следует, конечно, доказать с помощью Писания), то я от сего отрекаюсь. Боясь, однако, оскорбить правду и говорить против мнения святых праведников, я не хочу отрекаться ото всего огульно… Говорю сие и пишу свободно и добровольно. Писано собственной моей рукой, дня первого июля».

Тем самым Гус бесповоротно решил свою судьбу. Теперь, отрезав себе путь к отступлению, он ожидал уже только физической расправы.

Тем не менее, к великому его удивлению, кардиналы предприняли еще одну попытку и снова воспользовались для этого всем своим ослепительным могуществом: 5 июля Гуса опять вызвали в монастырскую трапезную, где собрались представители собора, и там прочитали ему формулу отречения, составленную кардиналом Забарелла. Этот проект был верхом уступчивости, какую только мог проявить собор по отношению к Гусу. Вместе с тем он красноречиво свидетельствовал о том, как неприятно было для церкви сознавать, что, осуждая Яна Гуса, она делает из еретика мученика. Проект отречения полностью согласовался с тем, что сказал Гусу Сигизмунд во время июньского «слушания». Гус должен был поклясться, что незащищает и не будет защищать еретические положения, и от него вовсе не требовали признания в том, что он придерживался их ранее. Гус правильно заключил, что даже такой текст все же содержит признание в том, что произносящий его осознает теперь свои прежние еретические заблуждения. И в ответ Гус лишь еще раз сослался на свое послание от 1 июля и заявил, что не изменил своей точки зрения. «И остановились на том, чтобы его все-таки сжечь, не дав ему никакого поучения из Священного Писания, как он об этом просил».