Ян Гус

Остальная часть населения подчинялась не только политически, но и экономически городской управе, которую патриции держали в своих руках. Делали они это и другими способами при помощи займов. Большей частью это происходило так: если какой-нибудь небогатый пришелец или ремесленник хотел построить себе дом или мастерскую в городе, то обычно ему не хватало собственных средств и он был вынужден занимать. У кого? У того, кто имел свободные деньги: у какого-нибудь патриция. Но за это он должен был обязаться платить с этого дома своему кредитору так называемую вечную плату — своего рода проценты с долга. Как правило, этот процент составлял одну десятую часть одолженной суммы. Однако такое обязательство, весьма обычное в средние века, имело одну неприятную особенность: выплата не прекращалась и по истечении десяти лет, когда погашался весь долг, а оставалась вечной. Отсюда и ее название. Это была своего рода постоянная ипотека, которую выплачивал сначала владелец дома, затем его сын, внук и сын внука, короче, каждый последующий наследник и даже лицо, купившее дом. Вносить такую вечную плату было железной обязанностью, и промедление могло привести к потере дома.

В Праге не было почти ни одного непатрицианского дома, который не был бы обложен вечной платой, а многие патриции получали эти нетрудовые доходы с пятидесяти и даже со ста домов менее состоятельных горожан. Из этого ясно, каким тяжким бременем ложилось на большинство населения господство горстки всемогущего патрициата.

Вражда между патрициатом и остальным населением в Праге усиливалась еще и тем, что старые патрицианские роды были большей частью немецкими, в то время как беднейшие слои населения, ремесленники и позднейшие пришельцы, заселившие, например, все Новое Место, были чешскими. Так к социальным противоречиям добавлялись национальные.

Гораздо многочисленнее патрициата были менее состоятельные мелкие бюргеры, занимавшиеся по большей части ремеслом. И так как цеховой устав[13] удерживал производство в застывших рамках, представители этого слоя не могли надеяться быстро разбогатеть, как крупные купцы из патрициев, и подняться до высшего класса.

Полноправными горожанами считались все домовладельцы вместе с их семьями. Во всех пражских городах насчитывалось тогда до трех тысяч домов, из этого числа нужно, однако, вычесть дома дворян и патрициев, чтобы установить количество остальных «оседлых» горожан.

Но на этом еще не кончалось расслоение пражского населения. Гораздо более многочисленную группу составляли те, у кого не было ни собственных домов, ни мастерских, у кого были только руки, чтобы заработать на жизнь.

Этот довольно разнородный слой населения и составлял городскую бедноту. К ней принадлежали по денщики и, как мы сказали бы сегодня, неквалифицированные, подсобные рабочие, ремесленные подмастерья, которые из-за недостатка денег или по другим причинам не могли стать самостоятельными мастерами; обедневшие ремесленники, лишившиеся мастерской, и так далее — вплоть до безработных и просто нищих. Те же из них, кто имел работу, не мог надеяться на постоянный заработок. Их нанимали временно для выполнения определенной работы, и для них периоды занятости часто сменялись вынужденным бездельем, а следовательно, и голодом.

Оплата труда была очень низкой. Подмастерья, обученные какому-нибудь ремеслу, зарабатывали в среднем два гроша в день, неквалифицированные рабочие, поденщики — один грош. Питание же одного человека в день стоило примерно два гроша. Поэтому поденщики большей частью питались одним хлебом. Где же им было взять денег на одежду? О расходах на жилье уже нечего было и говорить. И к этому еще по большей части прибавлялась необходимость кормить семью, детей. При таких обстоятельствах было исключено, чтобы кто-либо трудом мог улучшить свое положение. Ухудшить же его было очень просто — стоило в течение некоторого времени пробыть без работы или лишиться, к примеру, своего рабочего инструмента. Если, допустим, плотник лишался своего топора, стоившего два с половиной гроша, ему никогда уже на него не заработать, так как без топора он мог исполнять только поденную работу, платы за которую едва хватало на самое жалкое существование.